Матвей угадал. Консьержка действительно не пропустила его, и пришлось использовать звонок другу. Даня спустился быстро. Он был в длинных шортах, красной майке и нелепых женских тапочках, болтавшихся у него едва ли не на больших пальцах ног. Других тапок, как оказалось, он в спешке не нашел.

Макар, не удержавшись, показал консьержке язык и просочился за Даней в лифт. Пока они поднимались, Макар ухитрился испачкать кнопку верхнего этажа, написав возле нее маркером «Ракета на США».

– Ты что, больной? Тут в лифте камера! – взвился Даня.

– Знаю! Но я так встал, что камера только тебя снимает, – успокоил его Макар.

Родители Дани были на кухне. Через стекло было видно, как они там ходят. Макар на всякий случай полушепотом произнес неслышно-шипучее «сссть», что должно было означать «здрасьте», и просочился в комнату Дани.

Она была длинной, как пенал, и с двумя письменными столами. Один был завален книгами. Другой занимал компьютер. Тут же лежал и паяльник. Для человека гуманитарного склада Даня неплохо разбирался в технике. Мог починить почти любой телефон или поменять разбитый экран у смартфона, чем активно пользовались в ШНыре.

– А я тут это… навестить тебя пришел! – сообщил Макар, трогая мелкие предметы на столе у Дани. Тот наблюдал за этим с опаской, зная, что что-нибудь может и пропасть.

– Я уже догадался, – смиренно сказал он. – Может, ты на диван присядешь?

– Зачем? – удивился Макар.

– Да так. Тебе удобнее будет.

– Сесть – это всегда успеется, – подумав, сказал Макар и присел, но не на диван, а на подоконник, откуда был виден двор.

– Ну как ты вообще? Жизнь и все такое? – спросил он, начиная трогать ручку окна.

– Да ничего. Хорошая жизнь. Читаю вот, – неохотно сказал Даня.

Макар важно покивал, одобряя факт чтения.

– Читать – это хорошо… Умный будешь, – сказал он.

– Я и так умный, – возразил Даня.

Макар и с этим не стал спорить:

– Родители-то как? Не удивились, что ты вернулся?

Даня сделал головой досадливое движение, показывая, что не хочет об этом говорить. Макар опять охотно закивал. Он был вообще какой-то подозрительно понимающий. Не орал, не подскакивал, не хватал за пуговицы, чтобы их откручивать. Даню это тревожило.

– Ты на стекло не наваливайся спиной. Высоко все-таки, – сказал он заботливо.

– А ча мне будет? Думаешь, разобьюсь?

– Ну не разобьешься, так стекло разобьется.

– Нича ему не будет, – сказал Макар, однако на стекло наваливаться перестал.

– А наши о тебе волнуются, – продолжал он. – Спорят, как ты там. Мол, ушел к ведьмарям или не ушел. Проявился у тебя дар после закладки или не проявился. Полная непонятка с тобой, короче.

Даня остро взглянул на него:

– Что? Правда, кто-то думает, что я ушел к ведьмарям?

Макар пожал плечами.

– Да не, – лениво протянул он. – Какое там… Некоторые пытались болтать, типа Ганича. Сашка чуть по стене его не размазал… Ча, ведьмари к тебе так ни разу и не подкатывали?

– Нет, – ответил Даня сухо. – Не подкатывали. И дар пока не проявился. Так и передай, если тебя за этим послали.

Макар замотал головой, уверяя, что его никто не посылал, а это он так, от себя спросил.

– Ну нет так нет. А ведьмари ведь о тебе знают! Они такие вещи сразу просекают. У них есть кто-то в форте Белдо, кто это сразу чувствует. Ну, взял шныр закладку или не взял.

– Кто? Круня? – спросил Даня.

– Не знаю. Может, и Круня. А может, и не Круня. Имеются, короче, деятели, – рассеянно отозвался Макар, явно думая уже о чем-то другом. – Слушай, друг… У меня тут к тебе дело есть. Рублей триста не подкинешь? Выручи!

Поняв, что это и есть главная причина визита Макара, Даня вздохнул и открыл ящик стола:

– У меня нет трехсот. У меня вот есть две по сто и есть пятьсот одной бумажкой…

– Давай пятьсот! Я сдачу верну! – с готовностью предложил Макар.

Даня, немного поколебавшись, протянул ему деньги. Макар взял купюру, внимательно посмотрел ее на свет и, бормоча, что на ней нет какого-то волоска, стал рыться у себя в карманах. Рылся он долго. Изредка что-то доставал и, поворачиваясь к Дане спиной, разглядывал, будто боялся, что Даня подглядит, сколько у него денег.

– Странно… С пятисот у меня сдачи нет, – озабоченно сказал Макар. – Все какие-то сильно крупные. Давай еще две по сто.

И он решительно протянул руку.

– Зачем? – не понял Даня.

– Как зачем? Чтобы я сдачу с крупной мог дать…

Даня, не сообразив, как можно сдать сдачу с пятисот, получив две по сто от того, кто дал тебе и пятьсот, все же протянул ему еще двести. Макар опять стал рыться в карманах, изредка с подозрением поглядывая на ковер и будто подозревая, что потерял деньги где-то у Дани в комнате и тот теперь сможет их прикарманить.

– Надо же… нет ничего! – признал Макар наконец. – Кажись, я Сашку с утра выручил. Он вечно без копейки сидит. Может, подкинешь еще триста для ровного счета? Тогда я буду должен тебе тыщу. А?

– У меня нет, – твердо сказал Даня.

– А у родителей? У родителей есть? – быстро спросил Макар.

– У родителей тоже нет! – сказал Даня еще решительнее.

– Ча, вообще никак? Совсем без денег сидят? – удивился Макар.

– Да, – сказал Даня. – Совсем.

– А едят что? Одну перловку?

– Да, – заверил Даня.

– Быть такого не может! Давай я сам у них спрошу! Может, завалялась где тысчонка-другая?

– НЕ НАДО! – очень медленно сказал Даня и зачем-то взял со стола молоток.

Макар посмотрел на молоток, вздохнул и смирился.

– Чего ты завелся? Я же пошутил! – сказал он миролюбиво.

– А я посмеялся! – ответил Даня.

Теперь, когда Макаденьги уже были получены, можно было бы и уйти, но уходить без союблюдения политеса Макару не хотелось. Он подошел к Даниному столу и стал перебирать книги.

– Ни-ко-лай Ле-с-ков[3], – чуть ли не по слогам прочитал он. – И что? Николай Лесков жив или умер?

– Умер, – сказал Даня.

– Во год какой кривой!

В голосе Макара сквозило бесконечное удивление. Человек умер, а кто-то книжки его читает и вроде как с ним беседует. Во дела! Просто какое-то вызывание духов.

Даня кашлянул.

– Ну ты еще заходи! – сказал он бодро.

– Обязательно, – пообещал Макар и, испытывая облегчение ничуть не меньше Даниного, зашлепал к дверям.