Лев все еще действовал. Приобретший силу ядра, бордюрный камень пролетел девушку насквозь, ничуть не навредив ей, но разрушив иллюзию. Не находя больше зацепки в сознании Родиона, девушка с русалочьими волосами укоризненно посмотрела на него и рассыпалась как призрак. И вновь из ночи выплыл просроченный сквер с грязным снегом и черными колоннами деревьев.

Растворенный повернулся и уверенно зашагал к почерневшему сугробу.

– Нашарил! – пробормотал Родион. – Почувствовал, где паутину потерял. А до этого, видать, вслепую паутинки пускал.

Схватив дядю Сережу, он пригнулся и потащил его в кустарник. С каждой секундой пнуец становился все тяжелее. Лев, который Родион использовал уже давно, погасал. То ползком, то перебежками Родион передвигался от одного дерева к другому. Кустарник, весенний еще, без листьев, был неважным укрытием. Где-то близко, отыскивая его, шарил и растворенный. Когда лев окончательно погас, Родиону удалось заползти в фундаментную яму от опрокинутой ураганом беседки и затащить туда дядю Сережу. Земля была рыхлая и влажная, как раскопанная могила.

– Одуванчики! – сказал вдруг дядя Сережа. – Уйдешь в самоволку, а там одуванчики! Лежишь, смотришь в небо… а они к тебе наклоняются. Кажется, с неба растут!.. И сейчас вот тоже… одуванчики!

Родион, ловивший в темноте малейшие шорохи, вздрогнул. Он и не знал, что дядя Сережа очнулся и теперь лежит, придерживая сломанную руку. На миг Родион ощутил зависть, понятную лишь шныру. Насколько же дядя Сережа лучше его, если эльб только и сумел что опутать его какими-то воспоминаниями об одуванчиках! Вот и думай после этого плохо о людях! А ведь на первый взгляд казалось, что привлечь мечты дяди Сережи можно только бутылкой пива. Но все равно, одуванчики или девушки – это было не важно. Первая нащупывающая паутинка быстро окрепла бы, потому что дядя Сережа, в отличие от Родиона, понятия не имел, как противостоять эльбам.

Рванув дядю Сережу за здоровое плечо, Родион повернул его к себе. Дал ему затрещину. Голова у дяди Сережи мотнулась, но смотрел он по-прежнему бараньими глазами, хотя одуванчики, похоже, из мыслей его уже пропали. Теперь ему мерещилось что-то другое.

– Вертушки! Вертушки вызывать надо! Положат же ребят!.. Связист, подожди, браток! – крикнул дядя Сережа и, внезапно вскочив, рванулся из ямы навстречу растворенному.

Родион успел сбить его с ног, чтобы тот не слишком рвался к связисту. Дядя Сережа ворочался в мокрой яме и стонал, потому что упал на сломанную руку. Это было скверно, но все же боль отрезвила его.

– Слез с меня! – приказал он осипшим голосом.

Родион послушался, готовый вновь броситься на него, если потребуется. Дядя Сережа судорожно дышал, бодая землю лбом.

– Освободился, шнырь? Этот… как его… еще там? – спросил он.

– Ищет нас.

– Ясно. Лешик с Кузей где?

Родион ответил, что живы. Дядя Сережа коснулся своей сломанной руки, поправляя ее, и, засопев от боли, уткнулся в землю:

– Слушай сюда, шнырь. Если меня вдруг вырубит… Машину водишь?

– Да.

– Возьмешь мою. Доставишь меня, Лешика и Кузю к Димону. Там в бардачке на пачке сигарет телефон… В больницу не надо… понял меня? Найдут нас там. Димон – он все устроит!

– Ясно, – Родион выглянул из ямы, определяя, где сейчас растворенный.

Дядя Сережа тяжело дышал, выискивая в боли паузу, чтобы говорить дальше:

– Слушай, шнырь… Этот город для меня как родной… два года мне было, когда отца сюда служить перевели… не нравится мне, что здесь сейчас твориться стало… повсюду эти шастают… поначалу мы с ними бодренько боролись… четверо их приехало… вышибли… через полгода уже восемь заявились… и этим объяснили, уехали… а потом, видать, нашли они чего-то тут… забегали сильно… прямо рой их… теперь весь город под ними… не справиться нам, шнырь… не уберечь простого человека…

Родион жадно пропускал сквозь свой слух сбивчивый шепот.

– Что они нашли в городе? Где?

– Геологический музей… Там они, видать, чего-то шарят… и на складах, где образцы с экспедиций хранятся, там тоже… в основном не трогают ничего… но кое-что увозят…

– Потому вы и следили за музеем?

– Да. Подвернулся ты нам, шнырь, под горячую руку… рассердился я… ведьмарей мало, думаю… теперь еще и шныри приперлись…

Родион опять выглянул. Ему навстречу со стеклянным ржанием проскакал табун пегов. Крылья чуть приспущены, раскинуты, как в момент взлета… Что за образы? Что за странная ведьмарская паутина? Он снова спрятался, невольно оглянувшись вслед проскакавшим пегам.

Дядя Сережа бормотал что-то горячо, но почти невнятно.

– Где мой шнеппер? Ледовики где? – шепотом крикнул Родион.

Пнуец дернулся. Повернул к нему выбеленное луной лицо:

– Что?.. А?

– Кубики такие прозрачные! У меня с собой были… Где они?

Дядя Сережа замычал от боли, кусая рукав:

– Рука, шило тебе в печень… Осторожно, шнырь!

Родион отдернул ладонь, сообразив, что, забывшись, схватил дядю Сережу за плечо.

– Ключи от машины… карман… возьми их… там твое барахло… в багажнике… – просипел дядя Сережа.

Родион залез пнуйцу в карман. Достал бинокль. Потом незнакомый ему нож. Последними появились ключи.

– Я быстро, – сказал он дяде Сереже. – Лежи здесь и не вставай! Если будет мерещиться какая-то муть или даже хорошее что – не верь! Даже если жена к тебе побежит или мать звать на помощь будет! Понял?

Дядя Сережа дернул головой, мыча и вроде бы соглашаясь, но Родион знал, что это согласие мало что означает. Если эльб подберет приманку получше – все равно клюнет. Все клюнут. Главное, не задеть первую, сигнальную паутинку. Не выдать себя обратным контактом.

Держа в одной руке ключи от машины, а в другой нож, Родион пополз за животе.

– Погоди, шнырь… Лешика с Кузей не бросай, если со мной чего случится… Они ж как дети! Береги простого человека!

Родион хотел брякнуть, что усыновлять этих дуболомов не будет, но сдержался.

– Присмотрю, – пообещал он.

Дядя Сережа коснулся его ускользающей ноги.

– Метро! – с трудом выговорил он. – Машину они выследят… позвони Димону, бросай нас, а сам к метро пробивайся… Дворами, дворами…

Родион кивнул и быстро пополз. Дядя Сережа тихо бормотал. Мысль о метро, случайно зацепив охотничью паутинку эльба, вызвала целый поток ассоциаций.

«Украинские пятьдесят копеек… мы по ним раньше… в Питере в метро проходили. Жетон десять рублей стоит, а украинские пятьдесят копеек… вшестеро меньше… Или еще пластиковые жетоны были… ломали их и проходили… по половинке».

Метров тридцать Родион полз, чтобы случайно не выдать эльбу место, где находится раненый пнуец. Потом вскочил и побежал к машине. Все время оглядываясь, чтобы не упустить из виду растворенного, сгоряча выскочил на площадь, прочерченную фарами белого «Ауди», о котором он совсем забыл.