– Неужели?

– В том числе на «Русалках».

Кирилл дернул плечом:

– Тот фильм не вышел.

– Знаю, – сказал Черенцов. – Мне очень жаль…

– Как ваши дела? На каких площадках работаете? – спросила Лионелла.

– С большим кино не сложилось. – Володечка с грустью оглядел оборудование.

– Понимаю… – сказала она.

Лионелле сделалось грустно, она подумала, что жизнь переехала Черенцова так же, как и ее. Но он все же работал, а она вышла замуж, то есть – в тираж.

Володечку отвлекла «хлопушечница»[3], Лионелла поднялась вместе с Кириллом по лестнице. На втором этаже увидела свалку старых бумаг, фотографий и почтовых конвертов, которая занимала пространство от окна до самой двери.

– Что это? – спросила она и перевела взгляд на Кирилла.

– Архив моего деда.

– Почему валяется здесь?

– Перетащил с первого этажа, перед приездом съемочной группы.

– Но почему все находится в таком беспорядке?

– Некому разбирать.

– Это неправильно.

Она присела на корточки и выбрала несколько фотографий Инессы Ольшанской. Все были сделаны в разное время, но она словно застыла в расцвете своей красоты, не поддаваясь влиянию времени.

Из кучи бумаг Лионелла достала фотографию в рамочке и радостно обернулась:

– Она всегда стояла на камине в большой гостиной!

– Грета Гарбо, – улыбнулся Кирилл. – Там есть отпечаток ее помады – прощальный поцелуй, адресованный деду.

– У них были отношения?

– Дед старался лишний раз не рассказывать. Инесса была ревнивая и только из-за тщеславия выставляла эту фотографию на всеобщее обозрение.

– Здесь есть надпись: «Ефиму с любовью».

– Как я думаю, все произошло, когда он ездил в Америку. В тридцатых дед снимал кино для «Парамаунт». Когда я спрашивал его о Грете Гарбо, он говорил: «Мы были дружны», но, как мне казалось, намекал на что-то большее.

Лионелла вытащила из кучи небольшую тетрадку, раскрыла наугад и прочитала первую попавшуюся фразу: «Весь день провели с Чаплином, который минуты не сидел на одном месте. Вскакивал, показывал разные движения, рассказывал о том, как на съемках фильма «Десять заповедей» служили молебен, а он в это время за декорациями ублажал какую-то актрисульку».

– Один из дневников моего деда, – заметил Кирилл. – Есть дата?

– Тысяча девятьсот тридцатый год. США… – Лионелла вздохнула. – Вот так, походя, он пишет про великого Чаплина. Представляю, сколько интересного можно отыскать в его дневниках.

– Я не возражаю – ищи.

– Тебя это не волнует?

– Меня волнует другое – где достать денег.

Лионелла встала на ноги и прошла к столу. Поставила на него фотографию Греты Гарбо.

– Если хочешь, я поговорю с мужем.

– Нет, не хочу.

– Тогда – что-нибудь продай.

– Все уже продано.

Она подошла к серванту, где хранились фигурки из цветного стекла.

– Помню этих собачек… – Лионелла открыла створку и провела пальцем по полке. – Пыль… – Потом заметила: – Раньше их было семь. Красная, оранжевая, желтая, зеленая, голубая, синяя и фиолетовая – по цветам радуги. Теперь только шесть.

– Муранское стекло. Их привез дед, из Венеции, когда они с Инессой ездили на Венецианский фестиваль. Желтая собачка стоит на тумбочке в спальне. Она у меня вроде талисмана. – Кирилл прошел в спальню и через минуту вернулся.

Взглянув на его лицо, Лионелла забеспокоилась:

– Что-нибудь случилось?

– Она исчезла. Желтой собачки нет.

Сообразив, что это значит, Лионелла тоже прошла в спальню.

– Где она стояла?

– На тумбочке.

– След только остался. Здесь тоже пыль.

Кирилл начинал заводиться:

– Я предупреждал их: на второй этаж – ни ногой!

– Ты про киношников?

– Мой дед был киношником. А эти – шарлатаны!

– Подожди, – Лионелла тронула его за руку. – Нужно успокоиться.

– Я сейчас пойду и набью ему морду.

– Кому?

– Директору группы.

– Он тут при чем?

Одумавшись, Кирилл сел на кровать.

– Ты права. Фигурку мог взять кто угодно. – Но потом снова взорвался: – Он должен за все отвечать! Если украли собачку, почему не унесли всю коллекцию?

– Кажется, я знаю, о чем идет речь…

– Сейчас пойду и набью ему морду!

Лионелла обиженно проронила:

– Вот, всегда ты так…

– Как? – он вскинул голову, между его бровями возникла суровая морщинка.

– Не разобравшись, рубишь сплеча.

– Лучше не надо!

– Нет уж, позволь…

– Об этом говорить не хочу! – Кирилл вскочил и вышел из спальни.

– Почему ты поверил ей, а не мне?! – крикнула вслед Лионелла.

Из гостиной донесся голос Кирилла:

– Все забыто!

Раздался телефонный звонок, порывшись в сумке, Лионелла достала мобильник:

– Слушаю!

В ответ услышала голос Фирсова:

– Что это значит?!

– В каком смысле? – вопросом на вопрос ответила Лионелла.

Следователь буквально взревел:

– Вы говорите по своему телефону!

Отняв от уха, Лионелла перевела взгляд на свой телефон.

В руке был ее Vertu со стразами Сваровски…

Ефим Ольшанский злился на себя за то, что не успел проскочить через ворота с группой актеров. Замешкавшись, он увидел перед собой полисмена, и тот заступил ему путь:

– Стойте! Ваш пропуск.

– Я – режиссер, – с достоинством произнес Ольшанский, но, решив, что даже на английском это звучит слишком рискованно, уточнил: – Ассистент режиссера. У меня контракт с «Парамаунт».

– Вы ошиблись. Здесь – служебный вход студии «Метро-Голдвин-Майер». – Полисмен поднял палец и указал на огромные белые буквы над входом.

– А мне как раз и нужно сюда.

– У вас есть пропуск?

Ефим похлопал себя по карманам, но при этом сказал:

– Его оформляют.