– Очень мне надо на старости лет ломать ноги на лестницах! – фыркала она на все предложения архитекторов. – Один этаж, но какой!

– Какой? – вытягивали шеи архитекторы.

– Просторный.

После долгих переговоров и бесчисленных изменений получилось нечто громоздкое, расползшееся почти по всему участку. Низкорослым елкам еле-еле нашлось место вдоль забора. Машину мать вкатывала от ворот прямо в гараж, въездная дорожка в три метра не считается. Степану парковаться на ее участке было негде, так что свою машину он всегда оставлял за забором. И в сам дом попадал не сразу. Своих ключей у него не было – мстительная прихоть матери. А на его звонки здесь не всегда спешили открывать.

Да он и не часто навещал мать в этом доме. Они встречались все больше на нейтральной территории: в кафе, в ресторанах, в гостях у общих знакомых. В квартире у Степана мать не была ни разу.

– Степа – взрослый мальчик, у него своя жизнь, и ни к чему мне в нее вторгаться, – повторяла она своим приятельницам, боясь признаться, что он не позвал ее к себе ни разу. Ключей от его квартиры у нее тоже, естественно, не было.

Он запер машину, повертел головой, осматриваясь. Других машин не видно, следов их недавнего присутствия – тоже. Значит, мать или одна, или привезла кого-то на своей тачке.

Он вздохнул, вспомнив ее последнее увлечение, на три года моложе самого Степана. Подошел к калитке, позвонил – раз, другой, третий. Тишина.

Спит, что ли? Она здесь, в доме, он это точно знал. По его сведениям, после встречи Нового года мать прямо из ресторана направилась за город. Это было в начале четвертого утра, сейчас пятнадцать ноль-ноль, давно пора было выспаться. Почему же она не открывает?

Степа не выдержал и минут через десять полез через забор. Мать терпеть этого не могла и грозилась сдать его участковому, если он попробует забраться еще раз. Он послушался и пару лет назад прекратил ее пугать.

Но сегодня был особый случай. Сегодня погиб его отец, ее бывший муж. Должна же она об этом узнать.

Он ловко спрыгнул в глубокий снег, обогнул ель и пошел к крыльцу. Отряхнулся еще на ступеньках, потопал громко, похлопал себя по рукавам, стараясь произвести как можно больше шума. Бесполезно, мать на все эти звуки никак не отреагировала.

Не дай бог, заперто. Что ему тогда, назад прикажете ехать? Не станет же он молотить во все окна подряд! А какую комнату мать сегодня выбрала в качестве спальни, можно только гадать. Она любила перемещаться по дому с подушками и одеялом.

Дверь оказалась незапертой. Степан вошел в просторный холл, огляделся. Чисто, тихо, свет нигде не горит.

– Мам! – позвал он негромко и прислушался. Тишина. – Мам, ты дома? Мама!

Где-то хлопнула дверь. Или ему показалось? Шагов слышно не было, зато, он мог поклясться, где-то оглушительно храпели. Значит, мать все же притащила очередного ухажера.

– Мама! – заорал Степан. – Мама, выйди, пожалуйста, ты мне срочно нужна!

– Что голосишь, Степа?

Голос матери, негромкий и властный, заставил его вздрогнуть. Степан повернул голову. Мать стояла в широкой арке, венчающей вход на кухню. В руках – кофейная чашка. Тщательно накрашенная, замысловато причесанная, в бархатном домашнем костюме изумрудных оттенков.

«Значит, храпела не она», – со злостью подумал Степан и натянуто улыбнулся.

– Привет, мам, с Новым годом, – пробормотал скороговоркой, подошел к матери и клюнул ее губами в густо напудренную щеку. – Прекрасно выглядишь.

– Ой, хватит, Степа, ерунду молоть.

Но по скользнувшей по губам улыбке он догадался, что ей приятно.

– Кофе будешь? – спросила мать, кивком приглашая в кухню.

– Да. – Он быстро скинул куртку и пошел за ней. – А кто там храпит, мам?

– Да так, – беспечно махнула она рукой, не оборачиваясь, – ерунда. Не то, что ты подумал… Кстати, Степка, я приготовила тебе подарок! Сейчас принесу.

– Ма, а я не успел, – честно признался он, снова обращаясь к спине матери. Она почему-то упорно не желала поворачиваться к нему.

– Переживу, сынок. – Она скрылась из кухни.

Он налил себе кофе, сел за стол, на ходу отметил, что никаких следов пиршества незаметно. В кухне чисто, в раковине пусто. Может, и правда тот, кто храпит где-то в доме, ничего для матери не значит? Может, уже угомонились, наконец, ее не желающие сдаваться гормоны?

Он успел сделать три глотка, когда она вернулась.

– Вот, детка, это тебе. – Она с грохотом швырнула на стол ключи от машины, села напротив. – Можешь не благодарить.

– Мама!.. Мама, это же!.. – Он по-детски широко улыбнулся, на мгновение забыв, с какой печальной новостью явился. – Мама, это же моя мечта!

– Знаю. Потому и дарю. – Она хмыкнула, посмотрела на него поверх чашки со странным любопытством. – Оформила на себя, а потом перевела на тебя дарственной, чтобы у твоих генералов не было к тебе никаких вопросов.

– Мама, спасибо! – Степа сорвался с места, подлетел к матери, звонко расцеловал в обе щеки. – Вот это сюрприз! Блин, а я без подарка! Прости, ладно? Я исправлюсь, честно! У меня есть одна идея…

– Ах, оставь, сынок, оставь.

Она отстранилась и кивком велела ему вернуться на место. Снова уставилась тем же странным взглядом. Подождала минуты две, смакуя последние глотки кофе, потом со вздохом спросила:

– Что мнешься? Говори.

– Что говорить?

Степан поежился. Портить матери праздничный день печальной новостью очень не хотелось. Тем более сейчас, когда она наслаждалась произведенным эффектом. И потом, он не знал, как эта новость на нее подействует. Они с отцом расставались тяжело. Громко скандалили, мать подолгу и часто плакала. Долгие годы не желала о нем ничего слышать, а Степану так и не простила частых свиданий с отцом.

Во всяком случае, так она сама утверждала, и не раз.

– Говори, зачем пожаловал, – потребовала мать, и глаза ее сделались злыми.

– Понимаешь, ма… – Он замялся, подбирая нужные слова. – Тут такое дело…

– Ни за что не поверю, что ты явился сюда в первый день нового года, чтобы поздравить меня! – фыркнула мать в пустую кофейную чашку и с грохотом поставила ее на стол. – Да еще с пустыми руками! Да еще через забор лез! Степа, что? У тебя неприятности по службе? Ты во что-то вляпался? Говори, не томи. В чем дело?

– Дело в отце, ма, – промямлил Степан и вжал голову в плечи.

Он ненавидел себя за малодушие и трусость, но мать всегда так на него действовала. И не на него одного. Так же точно она подавляла волю отца и всех мужчин, которые у нее случались потом. И волю всех своих подчиненных. Баба из стали – так называл ее покойный отец.

– В отце? – Мать удивленно округлила подведенные глаза. – Степа, при чем здесь твой отец? Мне казалось, эта тема закрыта у нас с тобой раз и навсегда. Давно закрыта! И я…