За три года изменилось немногое: на центральной улице добавилось больше магазинчиков-бутиков, новомодных пекарен и кофеен. Мы проехали до боли знакомый поворот, от него пять минут прогулочным шагом, и я смогу увидеть родной университет.

А здесь я любила гулять, чуть не свернула голову, чтобы рассмотреть обновленный парк.

Автобус плавно въезжает на территорию вокзала, останавливается. Вымотанные поездкой пассажиры быстро покидают салон.

Я спрыгиваю с подножки, мне не нужно ждать, когда выдадут багаж, покрепче перехватываю здоровой рукой ремень сумки – ее содержимое единственное, что у меня осталось от прошлой жизни.

Пять лет этот город был мне родным домом. Приятные воспоминания немного отгоняют усталость и тревоги, но случайный толчок в спину выдергивает в реальность.

Возвращается страх быть пойманной и прожить жизнь, подчиняясь чужим желаниям, оживают волнения за маму – кажется, что я никогда больше не смогу испытать других эмоций.

Я больше не предаюсь приятным воспоминаниям и не любуюсь улочками, а внимательно всматриваюсь в лица прохожих, страшась встретить Милосердова. Знаю, шанс минимальный, но тревога, засевшая глубоко в моем сердце, сильнее разума.

Удивительная вещь – память, ноги сами приводят к остановке, где студенткой ожидала маршрутку, чтобы увезти с автовокзала очередную сумку, переданную мамой.

И вот я занимаю место в салоне, по старой памяти отправляясь в свою студенческую квартиру. Она по факту никогда моей не была, я снимала маленькую девятиметровую комнату, а хозяйка этой квартиры долгое время считалась моей подругой.

Прошло три года после окончания учебы, и я потеряла связь практически со всеми своими студенческими знакомыми. Получив диплом, искала работу здесь, но на оклад учителя начальных классов очень трудно выжить в чужом городе, а обременять маму мне больше не хотелось.

Спустя два месяца скитаний я – дипломированный специалист – трезво посмотрела на ситуацию и вернулась домой аккурат к новому учебному году.

Изредка переписывалась с однокурсницами в соцсетях, не приезжала на встречи выпускников, погрязнув в работе, да и трудно вырваться за тысячу километров, когда каждая копейка на счету.

Ира Михалевская училась двумя курсами старше. Мы познакомилась у доски объявлений в фойе, она искала соседку, а я жилье. Спустя три года Ира вышла замуж, и мне пришлось съехать в общежитие. Наша дружба от этого не пострадала, мы продолжали общаться. Пока я заканчивала четвертый курс, Ира взяла свой первый класс малявок. Толком поработать ей не удалось, и через год на свет появился сын. Помню, как приезжала на выписку, поздравляла молодых родителей.

Забота о малыше и моя дипломная работа сделали свое дело: последний год учебы встречались мы все реже и реже.

За несколько дней до возвращения в родной город я приходила попрощаться, поговорить не удалось, ребенок капризничал, а вместе с ним и муж, которому надоело занимать годовалого малыша, пока мы старались наговориться впрок, сидя на кухне.

А после моего возвращения наши телефонные разговоры и переписки сошли на нет.

В марте этого года я поздравляла Иришку с днем рождения, отправив в соцсети красивую картинку с букетом цветов, а сейчас вторая половина сентября, и я перед знакомой дверью, испытывая стыд и не покидающий меня страх, жму кнопку звонка, всем сердцем надеясь, что откроют.

Торопливые шаги детских ножек за дверью вселяют в меня надежду, но, когда дверь открывается, сердце разочарованно ухает вниз.

– Женя?!

А я узнаю голос подруги и не верю своим глазам. Извечная тростинка Иришка Михалевская обзавелась невероятно аппетитными формами.

– Я. – Не сговариваясь мы делаем шаг навстречу и крепко обнимаемся. – Извини, что как снег на голову, – говорю я, захлебываясь слезами облегчения.

– О чем речь, входи. – Ира перехватывает сумку, стягивая с моего плеча. – Жень, ну ты что ревешь-то? – Я не могу сдержать горячие капли, что не переставая бегут по моим щекам.

– Очень рада тебя видеть. – Каждое слово чистая правда.

– И я рада, но не реву же. – Снимаю ветровку, Ира помогает повесить и провожает в ванную. – Умывайся. Я сейчас накрою на стол, и ты мне все расскажешь.

Привожу себя в порядок, иду на кухню. Квартира осталась практически в том же виде, что и была прежде, изменился запах.

– А где Вася? – присаживаюсь за маленький квадратный стол у окна. Раньше он стоял на месте холодильника.

– Спрятался, – смеется подруга, – скоро выйдет. Васек – очень стеснительный мальчишка. – Я втягиваю аромат куриного супа и борюсь с неприличным урчанием желудка. – Ешь, приятного аппетита. Мы только поужинали, – опережает мой вопрос. Иришка молча пьет чай, улыбаясь, но стоит мне отложить ложку, придвигается ближе и спрашивает: – Женечка, что у тебя произошло? – опускается взглядом на мою загипсованную руку.

– Ир, ведь не бывает так, да? Не бывает, чтобы человек в один день из доброго, заботливого и милого превратился в чудовище?

– Не бывает, Жень. – Как только я начинаю свой рассказ, подруга достает бутылку вина и разливает нам по бокалам. Алкоголь всегда действует на меня словно сыворотка правды. Делаю крупный глоток, голова немного кружится, но я только этого и добиваюсь. – Значит, этот человек умеет хорошо играть. Примерять на себя личины, – киваю согласно. С чем действительно мастерски справлялся Милосердов, так это с поддержанием созданного образа перед окружающими, скрывая под ней душу чудовища.

– Я ошиблась, Ир. Страшно ошиблась, нужно было бежать сразу… – Отпиваю еще вина и продолжаю. Начиная с нашего знакомства, описываю те дни, когда еще была счастлива и думала, что встретила настоящую любовь, о которой пишут в книгах и снимают фильмы. Ничего не утаивая и не скрывая, рассказываю о первом конфликте, о подслушанных разговорах, о предательстве подруги, об угрозах его матери. – Ир, мне ничего не оставалось, только бежать. Его мать – прокурор нашей области, это же… – развожу руками и не понимаю, что еще можно добавить. – Боже, ты не представляешь, как я переживаю за маму. А вдруг Милосердов ей будет угрожать, я себя не прощу, если с ней что-то случится. – Алкоголь приносит обманчивую расслабленность: легче делиться случившимся, но страх превращается в животный ужас. А мне жизненно необходимо поделиться, высказаться, еще немного – и мысли разорвут голову на части. От осознания, что мама может пострадать, в грудь словно воткнули металлический прут. – Но я не вернусь, Ир. Я не смогу с ним жить. Жить и ненавидеть. Спать с ним в одной постели, говорить, что люблю, видеть в своих детях ненавистные черты их отца – лучше умереть.

– С ума сошла!? Умереть?! Отдай вино, – выхватывает бокал из рук. – Завтра же позвоним твоей маме, поняла? Удостоверимся, что она в порядке. Посмотри мне в глаза, все будет хорошо, ясно? – Мои губы вместо улыбки изгибаются в кривой ухмылке. – Нельзя ставить крест на жизни из-за одного урода. На планете есть и нормальные мужики, и ты встретишь одного из них. Вы создадите крепкую семью. Как ты всегда и мечтала, нарожаешь ему с десяток детишек. Ладно, с десятком это я хватила лишка. Тут и одного за глаза. Кстати, а вот и Васек. – Расторопно вытираю слезы и разворачиваюсь. – Поздоровайся, мой маленький гном Вася. – Ира протягивает руки сыну. Он боязливо поглядывает на меня темными глазищами, решается, пробегает и забирается на колени. – Запомни, Жень, и на твоей улице перевернется грузовик с нормальными мужиками. Выберешь самого лучшего, а я уж из остатков и себе кого найду.