class="p1">Сейчас совсем другое дело, но я не могу сказать об этом вслух. Тогда никто даже не расследовал исчезновение парня, и мне просто повезло, что он оказался еще жив, когда мы его нашли. А к пропаже Джульетты подключились и пресса, и полиция, и ФБР.

Оба родителя держатся довольно замкнуто, словно оцепенев. Но когда после долгого молчания мать поднимает голову, я поражена выражением ее светло-карих глаз. В них сплошное страдание и мольба, чтобы все закончилось.

Инстинктивно тянусь к Пэтти и беру за руку. Она глубоко всхлипывает, но по-прежнему молчит. Наверное, не может выразить словами свои чувства. В ее душе настоящий ад, и единственный выход – моя только что протянутая рука.

Наконец она спрашивает:

– У вас есть дети, миз Проктор?

– Да. Дочери семнадцать, сыну пятнадцать.

Уголок ее рта слегка приподнимается. Не от улыбки, а от мысли, что у меня ребенок того же возраста, что и у нее.

Она опускает взгляд на наши все еще соединенные руки.

– Знаете, до рождения Джульетты было так странно ощущать, что внутри меня бьется еще одно сердце. Я клялась, что чувствую это, хотя врачи говорили, что у меня просто разыгралось воображение. Но я точно знала, что ее крошечное сердечко трепещет где-то глубоко во мне. И знала, что, если когда-нибудь оно перестанет биться – до ее рождения или после, я тоже это почувствую. Мир просто внезапно погрузится в тишину.

Она снова смотрит мне в глаза:

– Как думаете, вы бы почувствовали, если б что-то случилось с кем-то из ваших детей? Если б кто-то из них…

Она замолкает, не в силах договорить, будто это смертный приговор.

Я не отвечаю. Это и не нужно.

– Я все еще чувствую ее сердце, миз Проктор… – Ее голос охрип от многочасовых рыданий. – Моя малышка жива. Я точно знаю.

Умом я понимаю, что Пэтти никак не может знать, жива ли ее дочь. Но логика не имеет значения, когда речь идет о собственном ребенке. Я понимаю связь, о которой она говорит. Я сама чувствовала такое.

И теперь исчезновение Джульетты становится для меня личным делом. Я хочу найти ее не только ради денег или по долгу службы – это долг одной матери перед другой. Я не могу бросить эту женщину. Я ее последняя надежда, и нельзя лишать ее этой надежды.

– Сделаю все, что в моих силах, – торжественно обещаю ей, будто клянусь на Библии.

Знаю, это глупо. Шансы ничтожно малы. Мне не нравится быть тем последним шансом, на который вся надежда. У меня нехорошее предчувствие, что моя психика сильно пострадает при любом исходе дела. Но отказаться уже невозможно.

На леденящую долю секунды, забыв все наставления психолога, я вспоминаю, как сидела в запертой комнате рядом с женщиной с такой же нечеловеческой му́кой в глазах. Как обнимала ее, пока она истекала кровью в мучительной агонии. Кто-то должен был быть с ней. Чувствую, как на меня накатывает сначала горячая волна, а потом холодный прилив тошноты. Нет. Это в прошлом. Это совсем другое дело. Забудь.

Пэтти сжимает мою ладонь, возвращая в настоящее.

– Спасибо, – шепчет она, убирает руку и вытирает глаза, прежде чем вздохнуть и изобразить вежливую улыбку. – А теперь могу я предложить вам чай со льдом?

Переход резкий, но, похоже, необходимый. Переключиться на привычное южное гостеприимство – единственный способ не рухнуть в бездну боли. Пэтти явно нужно побыть одной, чтобы прийти в себя, и я киваю.

– Было бы чудесно, спасибо.

Пока она достает из холодильника стаканы и кувшин, я вынимаю свои папки и блокнот. И беру свой телефон.

– Не возражаете, если я включу диктофон? Мне легче работать, когда не нужно записывать, и я могу сосредоточиться на вашем рассказе.

Я умалчиваю, что это к тому же позволяет мне сосредоточиться на людях, на их манере разговора. Сразу заметно, если они нервничают или путаются в показаниях.

Клифф кивает, а Пэтти ставит перед нами стаканы. Из вежливости делаю глоток и приступаю.

– Итак, – обращаюсь я к обоим, – расскажите, что произошло.

Знаю, что они повторяли эту историю тысячу раз и никогда не перестанут переживать ее заново. В этот момент я задумываюсь, насколько сильна до сих пор эмоциональная связь между словами и описываемым ими событием. Или теперь это просто слова?

– Утро было самым обычным, – начинает Пэтти. – Кажется, Джульетта встала немного пораньше, но, в общем, ничего особенного. Она собиралась встретиться с подругами, как почти каждый день.

– Какой у нее распорядок дня? Она принимает душ по утрам? Красится? Выбирает, что надеть?

Губы Пэтти подергиваются в отдаленном намеке на улыбку.

– Да уж, не приведи господь… Сорок пять минут на душ, еще тридцать на прическу. Она уделяет внимание каждой мелочи, понимаете? Заколки, очки от солнца, туфли, побрякушки… Всегда собирается так, будто сегодня у нее фотосессия для «Вог».

Конечно, я видела ее фотографии – тысячи селфи, и одиночные и групповые. Джульетта обожает «Инстаграм», «Вотсап» и «ТикТок». У федералов целая папка с ее снимками из соцсетей. Я бегло просмотрела их, но собираюсь привлечь Ви и Коннора. У Коннора одна точка зрения, у Ви другая.

– Она завтракала?

– Только апельсиновым соком, – отвечает Пэтти.

– Ей утром звонили? Присылали сообщения?

Пэтти закатывает глаза.

– Господи, да ей все время шлют. – Она издает звук, отдаленно напоминающий смех. – Наверное, не один десяток до того, как она вышла из дома.

– Кто ушел из дома первым?

Пэтти ненадолго замолкает: вопрос неожиданный.

– Клифф ушел на работу. А Джульетта – почти сразу после него, минут через пять.

– Пешком? На велосипеде? Или ее кто-то подвез?

– Пешком. Ей нужно было на другой конец улицы, встретиться с подругами.

Пока что показания не отличаются от тех, что я уже читала. Словно запись, повторяющаяся один в один.

Затем Пэтти добавляет:

– Я вытирала посуду. Потом подошла к двери. Джульетта прошла по улице и встретилась с Мэнди и Уиллой. Сама не знаю, зачем я решила посмотреть. Просто так.

– Что-нибудь показалось вам странным? – продолжаю расспросы. – Девушки ни на кого не смотрели? Кто-нибудь вел себя необычно?

Она качает головой:

– Нет. Все как обычно. Они повернули за угол. А потом все вернулись домой, кроме Джульетты…

На мгновение ее глаза затуманиваются, и я знаю, что именно она представляет: как Джульетта выходит из-за угла в конце квартала, улыбается и возвращается в ее жизнь, словно никогда не исчезала. Эта фантазия помогает Пэтти не пасть духом. Но мне придется разрушить эту фантазию.

– Когда вы забеспокоились? Почему решили проверить, как она?

– Около четырех я послала ей сообщение,