ними пристроились полости с питающим ликвором.

Но!

Вес этого сокровища не превышал трех граммов. И он был совершенно гладок.

Как только пургаторий пошел на повышение — мозг начал набухать, а череп стал раздаваться в ширину и в высоту.

Скулы разнесло в стороны, лоб направился к затылку, а круговые мышцы рта двинулись вперед.

Крысоватость сменилась мордастостью. Но зато мозг стал гораздо наряднее.

Там вздулись извилины коры и начертились борозды.

Особенно эффектно вышел прямой «пробор» меж полушариями. Не подкачал и полосатенький мозжечок.

Получилась штуковина, похожая на сдвоенный разжиревший сморчок. Ну и, конечно, на задницу.

Главная, корневая часть мозга — его ствол. Вещь, несомненно, почтенная, антикварная, изготовленная еще в кембрийскую эпоху.

Ствол так хорошо зарекомендовал себя в остракодермах и другой нечисти, что пошел в серию и до сих пор не снят с производства. Эволюция привычно засовывает его в головы всем, у кого он может поместиться.

И вообще ствол — классическая штука, запускающая пищеварение, кроветворение, сердце, дыхание и пр. Он удобен, так как отлично сам себя тюнингует, создавая себе нужный обвес из всяких талямусов-гиппокампов. Комплектация обвеса зависит от того, какой

именно организм предстоит двигать и размножать.

В стволе обитает и древняя владычица сознания, поведения и сна — ретикулярная формация.

Эта формация — матерь секса и пыток, вдохновительница куниллингусов и терактов.

Работу ретикулярной формации лучше всего описывает Уголовный Кодекс, а показывает Порнхаб.

Для homo ничего специального изобретать не пришлось.

От пургатория достался отличный ствол, прошедший все круги палеозойского ада.

Разумеется, крысохвостый имел длинную, уходящую в протерозой, цепочку пращуров.

Портретная галерея его предков — это вернисаж бородавчатых, сегментированных и пучеглазых уродов. Они экипированы кожистыми гребнями и перепонками; их морды сияют ухмылками стозубых ртов.

Отметим, что каждая из этих гадин обогатила ствол мозга и своим личным вкладом. Это наследие неудалимо.

Ведь и ствол, и его структуры — это просто нейронная материализация жизненного опыта предковой цепочки.

Да, этот опыт жутковат и глубоко аморален.

Но ничего не поделаешь.

Увы и ах. Никакого другого человеку и не могло быть предложено.

Эволюция — прижимистый процесс. Ею ничто не изобретается, а просто совершенствуется то, что уже есть.

Угодив в голову человека — ствол не утратил бандитских наклонностей. Он просто подрастил себя. И обзавелся всем инструментарием для управления капризным телом примата.

Отметим, что мозг, изготовленный для человека, был выдержан в строгой стилистике.

Без излишеств.

Без инфракрасного зрения, без электрорецепции или других редких опций.

Увы! Такие «тузы» сдаются только любимчикам эволюции, в число которых люди явно не входят. Более того, эти бонусы закладываются в геном изначально, а по «ходу» не вставляются.

Хотя, нет. Один подарочек ему достался.

Не забываем, что наша тварь была снабжена недурным генетическим бонусом — камнем в лапе, позволившим ему приписаться к цеху животных-инструменталистов.

Да, этот подарок позволял homo чувствовать себя почти равным выдре и бобру. (Но вот с шершнем конкурировать талантами было уже сложновато.)

Тут тоже все понятно.

Homo — организм рядовой, короткоживущий, с важной, но не чрезвычайной функцией.

Не следует забывать и о пищевой роли человека. Странно было бы ювелирничать и снабжать эту кормовую базу саблезубцев уникальными свойствами.

Напомню, что тогда в моде были ленивые хищники, вроде динофелиса и махайрода. Им было неохота гоняться за злыми и проворными. Требовалась, пусть и тошнотворная, но легкая добыча. В этом смысле слова человек был незаменим.

Так что, строя мозг в черепе падальщика, эволюция даже не вспотела. И все равно получилось неплохо.

Этот головной «сморчок» обеспечивал способность хватать, скалиться, размножаться и пожирать все, что попадалось на глаза.

Что, собственно, и требовалось для вступления в должность.

Никаких «думать» этим мозгом не предполагалось. Ни такой функции, ни такой потребности в миоцене попросту не было.

Короче говоря, из 85 миллиардов нейронов человеческого мозга 72 миллиарда — это тот самый ствол и его большой «обвес». Они управляют физиологией, моторикой и базовыми рефлексами. А также болью и сном.

Ни в каких рассудочных или мыслительных процессах эти залежи, разумеется, вообще не участвуют.

Они выше этих мелочей.

О да, конечно, в них размещены механизмы реакций, ориентировки, принятия решений, памяти, рефлексов общения и агрессий. Но в этом наборе нет ничего чрезвычайного. Или «умственного».

Это «прожиточный минимум» вообще любого организма, начиная с метасприггин и других героинь войн палеозоя.

Так что 72 миллиарда нейронов вычеркиваются из темы «рассудка» без всяких разговоров.

Остается кора головного мозга с ее 13 миллиардами. Конечно, она моложе подкорковых пластов, но и ее трудно назвать обновкой.

Мозг человека решил приодеться в кору задолго до появления языка, рассудка или других «умственных» забав.

Зачем кора понадобилась?

Объясняю.

Организм — потомок пургатория получался нелепым и болезненным. И очень сложным в управлении.

А должность съедобного падальщика, которую ему предстояло занять, была крайне ответственной.

Поэтому, в придачу к базовым функциям потребовалась и масса дополнительных. Но в глубинных слоях все уже было битком набито. Даже, к примеру, крохотный регулятор слюнотворения там присунуть было уже некуда.

А помимо него нужно было обеспечить еще примерно 300 различных умений нового животного.

Для этого требовалась дополнительная нейронная масса.

К сожалению, праздношатающейся массы нейронов, готовой послужить для какой-нибудь внезапной потребности или развлекухи, попросту не существует. Как и нейронов «двойного действия».

Все надо формировать и выращивать. Специально под каждую функцию.

Постепенно и только по мере надобности.

Т.н. цереброгенез — это рынок, существующий по простому принципу: хочешь новую функцию — давай нейроны.

Хочешь сложную функцию — давай много нейронов.

Нет нейронов — нет функции.

Так что во втором акте комедии возникла проблема размещения новых свойств. Началось последнее наращивание мозгового субстрата.

Объем черепа увеличивать было нельзя. Он и так был предельным для прохождения через родовые пути самки.

Посему хитрая эволюция взрельефила поверхность полушарий. Это был ловкий ход. За счет воздымающихся извилин и глубоких борозд меж ними, площадь коры утроилась.

При таком раскладе эти (примерно) 300 новых физиологических и моторных потребностей тоже были обеспечены нейронной массой. В результате все разместилось. Разумеется, впритык, но череп не лопнул.

Отметим, что эти новации тоже не имели ни малейшего отношения к рассудочной деятельности.

В ней не было ни малейшей потребности. Род и так был обеспечен всем необходимым для выживания.

Наконец построение мозга младшего падальщика было полностью завершено. Объект сдан и принят в эксплуатацию.

Человек смог приступить к переработке скоплений мертвечины. А все свободное от работы время он посвящал промискуитету.

Вероятно, этот период в полтора миллиона