Руслана тяжело сглотнула. Она уже знала, что случится с Веселиной. Видела жестокую правду в потускневших глазах матери, слышала ее в голосе, полном скорби. Она нутром ощущала, что история эта мрачная и вовсе не похожа на счастливую сказку о нареченных, связанных самой матерью сырой землей.

Она хотела остановить матушку, попросить не терзать сердце горькими воспоминаниями. Да только язык прилип к нёбу, и не хватало духу перебить рассказ, вырванный из самых глубин души.

– Тогда были тяжелые времена. Князь Ивад расширял земли Бирянского княжества, из-за чего начались распри с соседями. Таафеитские люди были готовы вырывать глотки зубами, стоило Иваду хотя бы глянуть в сторону их земли. Война была недолгой, но жестокой и бесплодной. Государи остались при своем, но народу полегло столько… Вспоминать страшно. Те сражения забрали у меня отца, а у Веселины – мужа. А ведь они и пожить толком вместе не успели – времени у них было от полнолуния до растаявшего месяца.

– Они любили друг друга?

– Очень. – Матушка улыбнулась так, что в горле Русланы встал горький ком. – Это была любовь, о какой рассказывают сказки. Чистая, искренняя, беспрекословная. Она же и сгубила Веселину.

Огонь в топке трещал уже не так живо. Он притих, будто тоже внимая чужим тайнам. Надо было поворошить дрова да новых подкинуть, но Руслана не шелохнулась.

– Радогор, муж Веселины, погиб в первые же дни, как оказался на поле боя. Он не умел сражаться и был юн… Именно так сказал гонец, который принес ужасную весть. Веселина была безутешна. Она осталась одна в доме почившего мужа – матери у Радогора не было, а отец тоже сражался за этот проклятый кусок земли. Я ходила к Веселине столько, сколько позволяли мне родители. Пыталась поддержать ее, быть рядом… Она и Радогор действительно были связаны судьбой, ведь, когда его не стало, Веселина начала постепенно увядать. Каждый раз, глядя на нее, я видела потухающее солнце.

Вот она – обратная сторона великой любви. Окрыляя, она возносит к самым небесам, но потом может безжалостно швырнуть с высоты на камни. Руслана поежилась, думая о том, как несоизмерима была плата Веселины за короткое счастье.

– А потом… – Матушка шумно втянула носом воздух, обхватила себя руками, набираясь сил, чтобы сказать. – Потом Веселина будто сошла с ума. Однажды я пришла к ней, ожидая увидеть ее, как обычно, сидящую у окна. Так она проводила дни напролет и могла даже не шевелиться с полудня до вечера. Но в тот день встретила меня с улыбкой, такой широкой и искренней, что мне стало страшно от столь резкой перемены. Тогда Веселина впервые со дня смерти мужа сказала, что ночью виделась с Радогором. Помню, как я рассмеялась в ответ, но саму в дрожь бросило. Я говорила Веселине, что то был сон, а она все твердила – он приходил. Настоящий, осязаемый. А потом эти ее рассказы начали повторяться изо дня в день. Я испугалась, перестала ходить к Веселине. Вдруг она не сошла с ума и то правда дух Радогора ее навещает? Страшно было, никто ведь не знал, как хоронили умерших на войне. Предавали ли их тела огню, как положено? Или не согретые пламенем души и правда по земле бро– дили?

Руслана слушала мать и старательно гнала от себя образ Зорана, что стоял перед глазами. Гнала из мыслей голос, неумело убаюкивающий колыбелью. Не хотела думать о том, что сам Зоран, возможно, даже не знает о трагичном прошлом своей семьи. Мать ведь ото всех это в тайне держала…

– Когда я осмелилась снова прийти к Веселине, надеясь, что горе и безумие ее отпустили, она уже понесла ребенка. Тогда я окончательно убедилась, что рассказы подруги не бред, не сновидения, а проделки нечистой силы. Бедная Веселина так сильно тосковала по мужу, что дух его явился на зов и продолжал приходить каждую ночь. Веселина делила с нечистью постель, находя в этом утешение, а я не смогла раскрыть ее тайну, даже чтобы спасти.

Что-то внутри Русланы просило закрыть уши ладонями, не слушать. Еще никогда чужие истории не ложились на душу столь темным и густым слоем пепла.

– Никто не догадывался, что бремя Веселины – это прорастающее семя не человека, а духа. Редкие злые языки шептали, что Веселина нагуляла ребенка в соседских объятиях, переживая смерть мужа. Но все же большинство считало, что Радогор и Веселина успели зачать дитя еще до начала войны. Веселина всегда была худой, почти болезненной, носила тяжело, и поздно округлившийся живот никого не удивлял. Да и родила она своего байстрюка-бесенка не в срок, а значительно раньше. Человеческое тело будто отторгало чуждое ему и мерзкое. Ох, сколько же крови было…

Руслана не осмелилась спросить, почему матушка присутствовала на родах Веселины. Наверняка, даже несмотря на страх, не смогла бросить подругу в столь тяжелый момент.

Воображение нарисовало эту картину: пустая изба, черные окна, в которые заглядывала медленно рассеивающаяся ночь. Умирающий огонь в печи, красные тряпицы, мокрые от крови. Матушка, еще совсем юная, сжимает ладонь подруги, которая в муках рожает дитя. От кого?

Невзирая на долгий рассказ Бояны, Руслана слабо верила в то, что Веселина действительно понесла от призрака умершего мужа. Скорее правы были те, кто считал, что слабое тело не сразу выдало окружающим правду – в нем зарождается новая жизнь. Веселина сошла с ума, но ребенка родила вовсе не от духа.

Бояна и сейчас падка на слухи да россказни. Чего уж говорить о тех временах, когда она была даже младше Русланы? Наверное, безумие Веселины пугало гораздо сильнее, чем сказка о призраке, откликнувшемся на зов боли.

– Рожая, Веселина заставила поклясться, что буду заботиться о нем. Я не хотела. Смотрела на мальчишку и не чувствовала ничего, кроме страха. Это ведь не Радогора сын. Байстрюк от хитрого духа, что воспользовался слабостью Веселины и резвился с ней. И вот к чему это привело… Веселина умерла, чтобы на свет появился этот бесенок.

– Так ты дала клятву Веселине? – не своим от долгого молчания и пересохшего горла голосом спросила Руслана.

Бояна сгорала от стыда: взгляд ее метался, но на Руслану мать не смотрела, на лбу проступила глубокая мрачная морщинка. Руслана поджала губы, не зная, жалеть мать или осуждать за слабость и трусость.

– Я не смогла даже взять мальчишку на руки, – сокрушенно покачала головой Бояна. – А уж думать, что полукровка однажды станет названым братом моим собственным