– В смысле, Лерочка? – не поняла вопрос тетя Люба.

– Ну, в смысле, что вам там надо? Вы же вроде человек не темный, с высшим образованием. Бывший врач, если не ошибаюсь?

– Так на службу иду. Помолиться, записочки подать. А при чем тут образование?

Валерия хмыкнула.

– Да ни при чем, в общем. Заходила я туда как-то с подругой за компанию. Правда, не в этот. В один московский. Там тетки за прилавком такие стоят, что я думала, сейчас укусят. Потому что гавкали. Вы их не боитесь?

Любовь Матвеевна заметно смешалась. Произнесла, пряча взгляд:

– Да нет, в общем… Со мной такого не бывало. Хотя грубиянки везде встречаются.

– Кто ж спорит?.. Только, если уж верующие заявляют, что они из всех самые лучшие, в ваших храмах хамства быть не должно. Вы согласны?

– Да кто ж вам заявляет, что он лучший, Лерочка? – совсем растерялась тетя Люба.

– Тут и заявлять не надо. Я иногда в метро езжу. И одну картинку смешную наблюдаю с регулярностью. Не часто, преувеличивать не буду, однако за душу берет. Сидит такая тетенька на скамейке в вагоне. Кстати, может и стоять. Наряд многозначительный – юбка до пят, черные чулки, растоптанные башмаки. Пыльные. Платок на голове, естественно. Уткнувшись в книжку сидит. И окружающим всем видно, что не детектив это, а молитвослов. Вопрос. Могла она его в обложку спрятать? Могла. Но тогда чего-то ей не будет хватать, как я понимаю. Дальше. Вид насупленный, как будто ее, праведницу, оскорбили. Как будто едет она не с людьми в одном вагоне, а в плотном окружении нечистот, о которые боится испачкаться. И такая от нее волна на всех нас идет… Ну, как вам объяснить… У, грешники грязные! И еще вопрос: а что, дома она не смогла свои молитвы прочитать, если она есть такая праведница? Встала бы утречком пораньше, да и совершила обряд, или как у вас это называется. Но ведь тогда этого же никто не увидит, верно я говорю?

– Но ведь не все же такие, Лерочка! – воскликнула тетя Люба. – Зачем на этих смотреть? Эти либо недавно к вере пришли и впали в ложную праведность, или…

– Или что? Пришли давно, а ложная праведность при них осталась? Да еще и пышным цветом расцвела. И почему, кстати, она ложная? Разве вас не так учат себя вести?

– Меня? – поразилась от несправедливого обвинения Любовь Матвеевна.

– Ну, хорошо, не вас лично. С вами еще разобраться надо, насколько вы с этим эгрегором слились, – со снисходительной иронией сказала Лера.

После краткой паузы Любовь Матвеевна проговорила, стараясь произносить слова ровным тоном:

– Вы, Валерия Львовна, обвиняете православных в ханжестве? Я вас правильно поняла? Перегибы в любом деле бывают. Только, Лерочка, женщина, про которую вы мне рассказали, не обязательно ханжа. Понимаете, среди верующих есть такие, которые внешнего мира боятся, стараются круговую оборону держать, вот и сидят, насупившись.

– И чего они боятся? Трогать их никто не собирается.

– Так ведь насмешек же боятся. Издевок. Вот и ведут себя, как в кольце врагов.

– Я, Любовь Матвеевна, по жизни нахожусь, как в кольце врагов, иначе бы не выжила. Наверное, и характер у меня не сахар. И нагрубить могу. Если выведут. Но хамить, оттого что считаю, будто я на порядок выше остальных, меня что-то не тянет. А эти ваши тетьки, которые свечками при храме торгуют, хамят с великим удовольствием, просто как песню поют.

Тут ее осенила идея, и она воскликнула с веселым раздражением:

– Любовь Матвеевна, а ведь вы, вероятно, даже не знаете, о чем я толкую!.. Там же у вас, в церкви, фейсконтроль полный! С вами эти тетеньки мед источают! Как с прошедшей через систему опознавания «свой-чужой»!.. Правильно я говорю, а, Любовь Матвеевна?

Соседка пробормотала хмуро:

– Где его нету, контроля этого… А только если жизнь прижмет, то приползешь в храм как миленькая, чтобы о своем помолиться. И тетек не заметишь – как вы выразились, гавкающих.

– Это не про меня, – весело заявила Валерия. – Клянчить не собираюсь.

– Вы пока в ситуации не попадали, потому и говорите не подумав.

– Я из них не вылезаю, – парировала Лера, подруливая к ограде деревенской церкви и присматриваясь, где бы половчее притормозить.

Когда она поставила машину на ручник, Любовь Матвеевна придушенным голосом сказала: «Вы уж простите нас, Валерия Львовна. Что обижаем. Плохо это, конечно», после чего принялась неуклюже выбираться наружу. «Да вы-то тут при чем?! К вам-то какое это имеет отношение?!» – воскликнула, сердясь непонятно на кого, Лера. Соседка ее вопрос игнорировала. Скомканно поблагодарила за извоз, пожелала хорошего дня и, набрасывая на голову шелковый шарфик, направилась к воротам подворья. А Валерия, недовольная тем, что наговорила лишнего, поехала дальше. К дому.

Однако дорожные словопрения не выходили у нее из головы, и она на некоторое время даже отвлеклась от личной катастрофы, чтобы обосновать свою правоту и на Любови Матвеевны счет успокоиться – соседку она ничем не задела.

Мыслеформа тети Любы строила обиженные гримасы и тоже что-то пыталась доказать, поэтому оставить препирательства с бывшей врачихой Валерия смогла лишь очутившись в собственном подъезде перед дверями лифта, но где-то на периферии сознания образ тети Любы все еще болтался.

Фантом соседки мгновенно исчез, когда Лера вошла в свою квартиру, вернее, в свою с Лёнькой квартиру. После того, как зажгла свет в прихожей.

На светлом кафеле пола в обрамлении чего-то темно-красного прямо возле ее ног распростерлась Юлия Лепехина.

Мертвая и убитая ударом в висок тупым тяжелым предметом.

Надежда Михайловна Лапина с недоумением смотрела на дисплей своего айфона. На нем под звуки неубиваемой «Желтой субмарины» высветилась заставка с жизнерадостной физиономией Валерии Буровой.

Странно, потому что у них с Лерой строгий уговор – в рабочее время не трезвонить, все равно толком не поговоришь. Но тут Надежда Михайловна кое-что вспомнила.

Все понятно, и все встало на свои места. У Буровой отпуск, и Бурова желает потрепаться.

Бурова желает знать, какие в Москве нынче погоды, и между прочим сообщить, что в Париже моросит мелкий дождь. Или хочет с лицемерным негодованием наябедничать на мужа, который поднял ее ни свет ни заря, чтобы присоединиться к экскурсии по Лувру, тогда как всю ночь они проболтались по злачным местам Монмартра, включая Мулен-Руж, и ей туда хочется опять, но нужно отоспаться.

Надежда Михайловна негромко произнесла в селектор:

– Татьяна Дмитриевна, прошу вас, не соединяйте меня ни с кем минут десять.

Секретарша попыталась что-то возразить, напоминая о назначенной самой же Лапиной летучке, но Надежда