Мы с Сетом встретились у меня, и он с замечательнымтерпением слушал, пока я изливалась по поводу охотников на невинных овечек.

— Разве ты сама не тем же занимаешься? Мы сидели наполу в гостиной, собираясь играть в «Скрэббл».

— Я… нет. Это совершенно другое.

— Почему же?

Он пристально посмотрел на меня, и в конце концов я отвелавзгляд.

— Потому что все по-другому. Хочешь первым ходить?

Больше он к этому разговору не возвращался. Еще один плюсотношений с бесконфликтным парнем.

Я сразу обнаружила, что играть с Сетом в «Скрэббл» — тожесамое, что в «Монополию» с Джеромом. Битва, проигранная с первого хода. Правда,знание более двух дюжин языков расширило мой словарный запас, но я не способнасоставлять слова и манипулировать ими так свободно. Сет же оказался мастером.Он изучал доску, с минуту что-то подсчитывал, а потом составлял слово, нетолько приносящее ему кучу очков, но вдобавок интересное. «Кукуруза».«Шестиугольник». «Мишура». «Фора».

Последнее было просто жестоко.

Тем временем я составляла слова вроде «как», «свет», «зло» и«чай». И почти никогда не попадала на места, приносящие много очков.

— Подожди-ка, — сказал он. — Нет такогослова. Я посмотрела туда, куда в отчаянии выложила «циксихотство» на клетках,где цена слова утраивалась.

— Мм, нормальное слово.

— Что оно означает?

— Ну, это как бы… донкихотство, только с большим…

— Скотством?

Я от души расхохоталась. Я прежде никогда не слышала, чтобыон ругался.

— С большей цельностью. Отсюда и «ц».

— Угу. Приведи с ним пример.

— Хм… Ты — циксихотический писатель.

— Я не верю.

— Что ты циксихотический?

— Что ты пытаешься смошенничать в «Скрэббл». —Качая головой, он откинулся на диване. — Мне кажется, я был готов ковсякому злу, но это уж слишком.

— Эй, это не мошенничество. В том, что твойограниченный словарный запас не включает этого термина, еще ничего зловещегонет.

— Не хочешь ли подтвердить словарем?

— Эй, — надменно сказала я, — мне не нравитсятвой циксихотский тон.

— Не будь ты настолько цикси, я бы разозлился.

— Твой циксизм просто невыносим.

Забыв об игре, следующие двадцать минут мы перебирали всевозможные варианты с «цикс». Интересно, что оно одинаково удачно подходило вкачестве и приставки, и суффикса. Полагаю, если бы наш разговор услышалБастьен, он посчитал бы меня еще более чокнутой.

Наконец мы с Сетом на грани истерики отправились в постельи, продолжая хихикать, завернулись в покрывала.

— Ты хорошо пахнешь. — Я принюхалась к егошее. — Какой у тебя одеколон?

Он подавил зевок:

— Я не пользуюсь одеколоном. Слишком резко.

— Но я чувствую. — Я прижалась к нему лицом.

— Эй, поосторожнее.

Что за дурацкие мысли?

Его кожа и пот пахли им и только им, единственно им,исключительно и восхитительно. Но к его запаху примешивался легкий ароматчего-то еще. Почти как яблоко, но ничего общего с девической парфюмерией.Мимолетный и привлекательный, с нотками мускуса и мягкой кожи.

— Нет, чем-то пахнет. Я же чувствую. Это твойдезодорант?

— О, — сквозь очередной зевок пробормоталон. — Конечно, это мыло, которое принесли мне Андреа и Терри. Оно было внаборе.

— Мм. Оно великолепно. — Мне захотелось — помимовсего прочего — попробовать на вкус его шею. — Знаешь, ты все еще долженмне блины. Я думаю… что теперь хочу яблочные с корицей.

— Яблочные с корицей? Ну и запросы.

— Именно так. Думаю, ты справишься.

— Фетида, если бы я поверил, что у тебя на кухне естьяблоки или корица, то испек бы их прямо сейчас.

Я не ответила. Я почти не сомневалась, что у меня неизвестносколько лет валяется пакет сухого завтрака с яблоками и корицей, но и только.

Сет издал тихий смешок и поцеловал меня в висок.

— Не понимаю, кому могло прийти в голову принять тебяза Дженевьеву. Такую, как ты, я бы не смог выдумать и за тысячу лет.

Я задумалась, комплимент это или нет.

— Откуда же ты берешь своих персонажей?

Он снова рассмеялся:

— Если я правильно понял — а я уверен, что понялправильно, — я бы сказал, что это звучит подозрительно похоже на «откудаты берешь свои мысли?».

В темноте я залилась краской смущения. Когда мы с нимвстретились впервые, я в высшей степени надменно отнеслась к этому вопросу,высмеивая фанатов, так часто спрашивающих его об этом.

— Эй, это абсолютно другой вопрос.

Я ощутила удовольствие, с которым он размышлял над ответом.Из опасения сболтнуть лишнее он часто запинался в разговорах. Он тщательноподбирал слова.

— Они берутся из моей головы, я полагаю. Так же, как исюжеты. Они там живут, настоятельно требуя выхода. Если я их не записываю, онименя пожирают. Ты предлагаешь мне меньше власти над реальным миром, чем я ужеимею.

— Не то чтобы я недовольна… но если так многосодержится внутри, какая тебе нужда в реальном мире?

— Что ж, это парадокс. Сюжеты родятся в моей голове, номое внутреннее «я» питается внешним. Своего рода симбиоз. Сюжеты не появятсябез жизненного опыта. Ревность. Любовь. Вожделение. Гнев. Страдание. Все втаком роде.

Что-то во мне натянулось:

— Тебе часто разбивали сердце?

Он помедлил.

— Конечно. Все и вся. Это часть жизни.

— Назови мне ее имя. Я надеру ей задницу. Не хочу,чтобы кто-то причинял тебе страдания.

Он зарылся лицом в мои волосы и заговорил, спокойно и нежно:

— Ты изумительна, могущественна и талантлива, но дажеты не способна оградить меня от душевной боли. Никто не может сделать этого нидля кого.

В фантазиях я все могу сотворить безупречным, но реальныймир не столь доброжелателен. Так уж повелось. Но как бы то ни было, на каждуюжизненную неприятность приходится больше удач, чтобы дать перевес.

— Каких же?

— Вроде маленьких белокурых племянниц. Чеков сгонорарами. И тебя.

Я вздохнула и обмякла в его руках. Он обнял меня поудобней ичерез несколько минут заснул. Потрясающе. Я немножко полежала, прижавшись кнему, но на этот раз сон ускользал от меня, я все вспоминала его слова. Ядумала о той, что разбила его сердце, и гадала, не стану ли следующейвиновницей, умышленно или нет.