Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Напишу от руки, как положено по правилам.
Глава 21.
Кристина.
— Дочка, а это еще что такое?
Вздрагиваю от голоса мамы за спиной. И отворачиваюсь, заметив в ее руках то, что никому не положено видеть. Неужели, мамуля рылась в моей сумке? Быть такого не может… Значит, расписка сама выпала или…
— Мам, а как это у тебя оказалось?
— У братца своего спроси. Он вывернул твою сумку наизнанку. Искал какой-то пропавший звездолет. Кристиночка, я не понимаю… Объясни.
— Мам, я же говорила, что взяла кредит в фирме, где работаю. Начальник вошел в мое положение и…
— А почему этот Одинцов Тимур Александрович пишет, что ты ничего ему не должна? Кредит ведь отдавать надо?
Я густо заливаюсь краской. Меньше всего я хочу откровенничать с мамой.
— Ну… Я попросила написать его, ведь…
— Дочка, я правильно понимаю, ты с ним… Ты расплатилась с этим мужчиной…
— Господи, мам. Конечно же, нет!
Лгу матери, бессовестно и хладнокровно. А как прикажете поступить? У меня язык не поворачивается сказать правду, но мои объяснения родительнице не нужны.
— Бедная моя… Господи…
Она все поняла. Моя добрая, честная мамочка увидела все в моих глазах. Наверное, ее участие послужило последней каплей, переполнившей колодец непролитых слез, прячущийся где-то внутри меня. Я бросаюсь в ее объятия и сдавлено вою. Слез как будто и нет… Я просто стону как раненое животное.
— Поплачь, доченька. Поплачь…
— Ма-ама… Я им увлеклась… Какая же я дура… Я для него всего лишь игрушка.
— Так бывает, Кристина. А как ты хотела? Сама же… Я себя виноватой чувствую, дочка. Все из-за нас с папой.
— Не говори так! Даже не смей. Это мое решение. Мой выбор. Ничего со мной страшного не случилось. Ты только папе не говори, ладно? — последняя фраза звучит надтреснуто.
— А, знаешь, дочка, в конечном итоге все же хорошо получилось? Ты бросила этого мерзавца Дениса, получила выгодное предложение от питерской редакции. А этот… Одинцов Тимур Александрович… Он ничего плохого с тобой не делал? — сглатывает мамуля, поглаживая меня по лицу. — Девочка моя… Какая ты у меня хорошая. Нежная, отзывчивая, правильная. Да, правильная! Что бы там всякие козлы ни думали. Он просто не разглядел, какое ты у нас сокровище. Ничего… В Питере найдешь себе настоящего жениха — порядочного и честного.
Мамина рука все еще забинтована эластичной повязкой. Но она продолжает меня обнимать, будто забывая обо всем на свете.
— Ничего не делал, мамуль… Ну… Кроме… Сама понимаешь. Ты права, мам. Я уже все статьи в редакции сдала. А Виктор Васильевич подписал мои документы о переводе.
— Вот и хорошо. Не плачь. Ты красавица у нас с папой. Спасибо тебе за помощь… Никогда этого не забудем.
Мама спрашивает о Тимуре. Какой он — симпатичный, высокий, воспитанный? А мне каждое слово дается с трудом… Невыносимо больно отрывать себя от него. Кажется, станет легче, если уеду. Хотя бы не буду видеть его свежую, улыбающуюся рожу на работе. С него как с гуся вода. Мужик есть мужик…
На следующий день после нашей прогулки в парке он вручил мне расписку. Прочитал ее вслух, упаковал в файл и вложил в мои дрожащие руки.
— Ты ничего мне не должна, Кристина. Не волнуйся ни о чем, ладно? Я не из тех, кто вспоминает о долге спустя время.
Он говорил нарочито спокойно, но я угадывала волнение, струящееся из его глаз. Тим шумно дышал. Сжимал губы в тонкую линию, ерошил волосы, хотя они были безупречно причесаны… Переминался с ноги на ногу. Места себе не находил. Ждал, когда я выхвачу расписку из его рук и свалю подальше…
— Спасибо тебе большое.
— Может, расскажешь, зачем тебе были нужны деньги?
— Это уже неважно, Тимур.
Конечно, неважно. Какая ему разница? Я не представляю для этого шикарного молодого мужчины никакого интереса. Он даже не попросил прощального поцелуя — чопорно отпустил меня на рабочее место и вернулся к бумагам. И я теперь не знаю, что меня бесит больше — его мнимое равнодушие или долгожданная свобода, что он подарил?
— Да нечего рассказывать, мамуль. Все в прошлом, — вздыхаю я, вырывая себя из омута воспоминаний.
Стрельбицкий-старший просит меня остаться еще на несколько дней — помочь Наташе выбрать для публикации тексты начинающих авторов. Именно в этот момент мне приходит идея показать свой текст. Я и псевдоним придумала — Лора Брикман. Распечатываю несколько глав и с непринужденным видом кладу ей на стол.
— А это что, Крис? — устало вздыхает Наташа.
— Это… еще один кандидат на публикацию. Наташ, я пойду пообедаю, ладно?
Я не сказала маме о еще одном страшном подозрении… У меня задержка. Всего пять дней, но раньше такого никогда не было! Вместо тошноты я испытываю сильный голод. И на обед я хожу два раза — ко всеобщему удивлению.
— Иди, обжора, — улыбается она. — Я тебе завидую, Кристина. Ты ведьма! Столько ешь и не толстеешь.
Я глуповато улыбаюсь и киваю в ответ. Ведь знала же, что такое может случиться? Знала, но все равно понадеялась на удачу. Одинцов не просто шикарный мужик, он еще и обладатель стойких живчиков. Иначе, как объяснить тот факт, что я залетела в безопасные дни? Не иначе, они терпеливо ждали, когда моя яйцеклетка созреет, чтобы наброситься на нее.
В полной задумчивости я бреду по коридору к лифту, но останавливаюсь, заслышав знакомые голоса. Марк разговаривает с Тимуром в его кабинете. И разговор, похоже, обо мне…
В коридоре пусто — время обеденного перерыва. На цыпочках подхожу ближе и прислушиваюсь к их разговору.
— Ты не знаешь, о чем говоришь, Марк! И лезешь не в свое дело! Она грязная потаскуха, дешевка, готовая за деньги лечь под любого! — возбужденно произносит Тимур. — С такой женщиной нельзя создавать семью. Она предаст сразу, как начнутся трудности…
Вот так, значит? Это он обо мне так? Конечно, а о ком еще?
— Смотри сам, Тим. Просто… Она такая несчастная, грустная… Сердце сжимается, когда я на нее смотрю, — отвечает Марк.
— Это все напускное. Наверное, сейчас у нее непруха. Так бывает… Ничего, скоро найдется тот, кто щедро заплатит за право пользоваться ее прелестями. Тогда грусть быстро пройдет.
Не могу больше слушать… Все и так понятно. Непонятно одно — что делать с ребенком? Я легко бросила в разговоре с Иришкой, что избавлюсь от малыша. А на деле… Не могу