Мурашки рассыпаются по коже от его прикосновений. Оказывается, это не я глупая, а мое тело… Умом-то я понимаю, что от таких, как Одинцов надо держаться подальше.

— Извини, Тимур. Наверное, для любой другой девушки твое предложение — предел мечтаний, но я… У меня много увлечений, интересов и талантов. Амбиций, гордости. Я хочу быть хозяйкой своей жизни, а не зависеть от желаний… хозяина. Сегодня нравлюсь, завтра нет…

— Я понял, Крис. Закроем тогда эту тему, ладно?

— С удовольствием, — сглатываю я.

На мое счастье, по стволу ели спускается белочка. Я кладу на ладонь орешек и жду, пока пушистик заберет лакомство из моих рук.

— Кстати, Стрельбицкий очень любит животных, — протягивая белке следующий орешек, произносит Тимур. — Сколько я его помню, он подбирал бездомных собак, кошек, приносил их домой и выхаживал.

— Ты точно про Марка говоришь? Или про его папу?

— Про него — рыжее чудовище в белом костюмчике. У него дома живут кот и собака.

— Надо же… Значит, не такой он циничный и гадкий, как о нем пишут в интернете.

— И ты туда же, кукла? Не верь своим глазам, Крис. И сплетням из интернета тоже.

— Чему же верить?

— Сердцу.

Глава 20.

Кристина.

А как ему верить? Глупому и ненадежному. Однажды я поверила чувствам и доверилась Денису. Считала наши отношения настоящей любовью, строила планы на будущее, мечтала о детях… Отмахивалась от очевидных вещей, делала вид, что не замечаю его ко мне отношения. И дело не только в сексе. Денис никогда не интересовался, что меня волнует. Чем я живу? Единственное, чего он хотел — регулярного секса и горячего ужина после работы.

А теперь все изменилось… И я стала другой — опытной и раненой предательством женщиной, а не глупой, витающей в облаках девчонкой.

Чувства к Тиму сбивают меня с ног, но и фактов я отрицать не могу. Он бабник и лжец. И такой, как он никогда не будет верен. Он не создан для семьи, ему нельзя верить. Он живет сиюминутными желаниями.

— Устала? — хрипловато шепчет он, забирая из моих рук пакетик с орехами. У него даже голос, как кора дерева — шероховатый, глубокий, будто царапающий… Кожа вмиг покрывается мурашками, а сердце трепещет от предвкушения. Еще секунда, и он меня поцелует…

Тимур касается пальцами моего подбородка. Гладит нижнюю губу, а потом накрывает мой рот губами. Целует так нежно, как никогда… Словно смакует меня, пробует, впитывает. Продлевает удовольствие, пытается запечатлеть его в памяти…

— Кукла… Ты такая вкусная. И губы у тебя нежные…

— А говорил, что я такая, как все, — вырывается с горечью. Зачем это все, черт… Я же понимаю, к чему он клонит? Почему так себя ведет? Он прощается.

Тимур не отвечает — привлекает меня к груди и вновь целует. Его ладони забираются под мою рубашку и накрывают груди.

— Тим…

— Здесь никого нет, кукла. Я знал, куда тебя вести. Впереди тупик, посетители сюда не ходят. Хорошая девочка.

— Это почему?

— Послушалась папочку и не надела лифчик.

— Иди в баню, Одинцов. Еще не хватает, чтобы нас загребли в полицию из-за твоего… — выдыхаю я, мысленно умоляя, чтобы он продолжал.

Он творит что-то невероятное с моими сосками — натирает их подушечками пальцев, теребит, слегка сжимает. Высекает из меня стоны удовольствия, продолжая целовать губы. В висках ревет пульс, в глазах чернеет… Я не могу выдерживать этой сладкой муки — хочу его…

— Перестань, пожалуйста. Я не могу…

— Хочешь меня?

— Да. Черт… Ты настоящее чудовище, Тим.

— Поедем на тот берег, Крис. Там гостиница. Потом поужинаем и, если захочешь, останемся.

— А ты там бывал?

— Да. Привозил как-то одну…

— Одну куклу, ты хотел сказать?

— А тебе обязательно нужно знать, кого?

— Да нет… Мне все равно. Уверена, ты путаешься в них, Одинцов. Они у тебя стираются из памяти на утро.

— Почему же? Твое имя я запомнил, — язвительно произносит Тим.

Господи, как больно… Зачем я продолжаю этот разговор? Собственноручно раню себя, как мазохистка. Может, хочу прощупать границы его испорченности? Убедить себя в том, что поступаю правильно, не соглашаясь на его предложение?

— Только потому, что мы работаем вместе.

Тимур не отвечает. Платит лодочнику и помогает мне устроиться в лодке. Закатывает рукава и гребет к берегу, щурясь от солнечных лучей, отражающихся от водной глади.

В номер мы почти вваливаемся. Целуемся и судорожно стягиваем друг с друга одежду. Дышать становится сложнее — огонь в груди словно выжигает весь воздух из комнаты.

Тимур рывком снимает с меня джинсы вместе с трусиками и разворачивает к себе спиной. Цепляюсь напряженными пальцами за край тумбы. Слышу, как шуршит фольга, а потом чувствую его в себе…

— Сладкая девочка… И такая влажная для меня.

Тим сгибает мою ногу в колене и приподнимает ее. Погружается в меня еще глубже, крепко сжимая мои бедра. Мы так и стоим в полутемной прихожей, не найдя в себе силы добраться до кровати.

Как я буду без него? Без жадных губ и требовательных толчков? Сильных пальцев, сжимающих мое тело? Без него… Его глаз, голоса, запаха… Ничего, я привыкну. Жизнь все равно не будет прежней, она изменится… Новый город, новые друзья и знакомые. А пока…

Я подаюсь навстречу его движениям. Тороплюсь урвать кусочек его ласки, пока она есть у меня… Пока действует чертов договор — поход в кино и два сеанса секса.

Ноги становятся ватными и отказываются слушаться, когда я кончаю. Меня подбрасывает до хруста в костях, трясет, выгибает… Тимур рычит мне в затылок и пульсирует глубоко во мне, продлевая мое безумие…

— Тим…

— Держу, куколка. Не бойся, не упадешь.

Он подхватывает меня на руки и несет к кровати. Она всего в десяти шагах, но для нас — оголодавших без друг друга, расстояние показалось милей…

— Устала? — шепчет Тим, забираясь ладонями под мою рубашку.

Взлохмаченная, красная, с висящей на талии рубашкой, со стороны я кажусь себе сумасшедшей… Может, так и есть?

— Немного.

— Я тут подумал, куколка, и решил…

— Придумал новый договор, Одинцов? Или решил изменить его срок? Или добавить новые пункты? Знай, тебе не удастся меня…

— Я тебя отпущу, Крис. Сегодня.

— Что? — хлопаю глазами непонимающе.

— Ты ничего мне больше не должна. Нет договора, похода в кино и прочего. Я не хочу тебя больше мучить.

— То есть…

— Да. Покормлю тебя ужином, покатаемся на колесе обозрения, может, ты меня трахнешь еще разок…

— Фу, Тимур. Какой ты пошлый. И все? И я свободна?