Просторная комната, куда проводили поэта и его спутников,очевидно, исполняла роль приемной. Вдоль стен были расставлены массивныекожаные кресла, а на великолепном сверкающем столе красовался бронзовыйчернильный прибор в виде кладбищенского надгробья и торчала целая шеренгателефонов. Несмотря на ночное время, секретарь тоже был на месте – неприметныйчеловек, лица которого Романов не рассмотрел, потому что сей господин,ссутулившись, писал что-то в тетради и от своего занятия не оторвался. Необращайте внимания, слегка махнул рукой Д'Арборио, этот субъект не имеетзначения.

Сели. Осмотрелись. Разглядывать было особенно нечего. Изобстановки – пара канцелярских шкафов. На стене большое мраморное распятье иаляповатая картина с Мадонной.

Двое охранников, которые сопровождали русских от самогоотеля, застыли по обе стороны от резной двери, вероятно, ведущей в кабинет кзагадочному дону Трапано. Лица у «крестников» были смуглые, лишенныекакого-либо выражения.

Минут пять спустя, когда Алеша начал ерзать, Д'Арборио тихосказал:

– У дона Трапано временные неприятности с сицилийскойполицией, поэтому он обосновался в итальянской Швейцарии.

Алеша кивнул, как будто неприятности с полицией были чем-товполне естественным.

Судя по всему, нарушать молчание дозволялось только людям сположением. Когда штабс-ротмистр шепотом заметил: «Ну и рожи у этихкрестников», поэт нахмурился и поднес палец к губам.

Прошло еще минут десять. Д'Арборио счел нужным пояснить:

– Хозяину доложили о нашем приезде. Дон Трапано сейчасвыйдет. Один совет. Крестному отцу не задают вопросы. Спрашивает только он.

Время шло. Тикали настенные часы. Алеша почувствовал, чтоего снова клонит в сон. Спохватился, вскинул голову – поймал восхищенный взглядКозловского. «Ну у вас и нервы», читалось в глазах князя.

Вдруг безо всякого сигнала, оба разбойника взялись застворки и открыли их.

Секретарь вскочил и низко поклонился.

Из дверей, шаркая домашними туфлями, вышел старик вбархатной курточке. Физиономия у него была бритая, благообразная, только черныеглаза сверкали чересчур ярко, так что смотреть в них было как-то неуютно.

Д'Арборио и русские встали.

С почтительной улыбкой хозяин приблизился к поэту, пожал егоруку обеими своими, поклонился и сказал что-то, вызвавшее у великого человекапротестующий жест – мол, что вы, что вы, я недостоин таких славословий.

Потом Д'Арборио показал на Романова.

– Ессо l'ufficiale russo di cui abbiamo parlato pertelefono.

Хороший все-таки язык итальянский. Даже не зная его, можноболее или менее догадаться, о чем речь.

Алеша шагнул вперед и поприветствовал старого разбойникапо-военному: дернул книзу подбородком, щелкнул каблуками. Князь, как подобаетисправному служаке малого чина, просто вытянулся по стойке «смирно».

– Моя миссия завершена, я удаляюсь, – сказалпоэт. – Липшие уши при вашей беседе ни к чему. Дон Трапано знаетфранцузский, он долго жил в Марселе.

Д'Арборио попрощался с хозяином, и тот снова склонился впреувеличенно благоговейном поклоне.

Поймав взгляд Алеши, поэт подмигнул ему и удалился,миниатюрный, но величественный.

Почтительная улыбка разом исчезла с морщинистого лица донаТрапано. Он поманил посетителей за собой.

– Ну, с Богом, – зашелестел Романову на ухоштабс-ротмистр, прихрамывая сзади. – Говорите, как условлено. Главное нетушуйтесь, поуверенней. Знаю я эту публику: почуют слабину – живыми невыпустят.

Кабинет выглядел неожиданно. После богатой приемной Романовожидал увидеть нечто еще более роскошное, а вместо этого оказался в тесной,убого обставленной комнатенке. На полу домотканые коврики, у облупленного столадва соломенных кресла, черный крест на голой стене. То ли крестьянская горница,то ли монашеская келья. Это император Николай Первый, говорят, точно так желюбил впечатлять окружающих: во дворце пышность и великолепие, а в личныхпокоях суровая солдатская простота. Или, может быть, дон Трапано уютнее себячувствовал в этом плебейском антураже, а на впечатление посетителей ему былонаплевать.

Поскольку кресел было всего два, сели хозяин и Алеша.Штабс-ротмистр скромно пристроился позади Романова. Руки положил на спинку.Вероятно, рассчитывал, что будет незаметно подавать напарнику сигналы, тыча егопальцем в плечо.

– Уважаемый дон, – внушительным тоном начал Алеша,не вполне уверенный, как следует величать собеседника, – синьор Д'Арбориосказал мне, что вы любезно согласились помочь моей стране в весьма деликатном иочень непростом деле…

Старик неторопливым, властным жестом велел ему замолчать –поднял ладонь. Романов споткнулся прямо на середине цветистой фразы.

– Я не привык разговаривать с подчиненным, когда рядомнаходится начальник, – сказал дон Трапано на скверном французском, глядясвоими пронзительными глазами поверх Алешиной головы на Козловского.

– Что, извините? – растерялся Алеша.

Князь хмыкнул.

– Дядька-то непрост. Вставайте, Алексей Парисович.Теперь я посижу.

И они поменялись местами.

– Капитан императорской гвардии князьКозловский, – представился командир, и, невзирая на обтерханный пиджачок,по тону, манере сразу стало видно, что это, действительно, князь и вообщеперсона значительная. – Я вижу, вы человек дела. Поэтому сразу перейду ксути проблемы. Мы хотим…

– Я знаю, чего вы хотите, – перебил его донТрапано. Он явно не привык тратить время на лишние разговоры. – И знаю,как вам помочь. Я дам вам лучшего специалиста. Он выполнит основную работу. Отвас потребуется две вещи: обеспечить доступ в дом и узнать код. Это всё.

Козловский помолчал, осмысливая сказанное. Остался неудовлетворен. Опасно связываться с человеком, чьи побудительные мотивынеизвестны.

– Скажите, отчего вы решили помочь русскойразведке? – спросил он, хоть и помнил, что дону задавать вопросов неполагается. – Неужто из одного уважения к поэзии?

У могущественного человека раздраженно шевельнулась седаябровь, но князь смотрел собеседнику прямо в глаза, и по выражению лица быловидно – не отступится.

Дон Трапано кивком дал понять, что уяснил скрытый смыслвопроса: перед ним не просители, а представители великой державы, иразговаривать с ними следует в открытую.