– Это у вас потрясение. Успокойтесь!

Когда же Романов, вырвавшись, отбежал в сторону, князьзакричал ему:

– Стойте, мальчишка! Я приказываю! Нужно взять себя вруки! Операция провалена. Мы срочно уезжаем.

– Да, да… – лепетал Алеша, отступая всёдальше. – Я… я ненадолго. Встретимся в гостинице.

Штабс-ротмистр гневно стиснул кулак.

– Ах вот вы о чем! Танцорка, да? Опомнитесь, Романов!Наши товарищи погибли, а вы к девчонке на свидание! Идите сюда! Живо!

– Не могу, – твердо сказал Алеша. – Увидимсячерез час. Или…

Он побежал к дороге.

– Да пропадите вы пропадом! Вы мне омерзительны! –неслось ему вслед. – Глаза б мои вас больше не видели!

– Не увидят, Лавр Константинович, будьтепокойны, – шептал Алеша, озираясь.

Где это – «у старого платана»? Как он вообще выглядит,платан?

Но первый же встречный, на Алешино счастье (или, наоборот,несчастье) понимал по-французски и объяснил, где растет le vieux platane.[5] Очевидно, это была местная достопримечательность.

Дерево было видно издалека – огромное, с узловатым стволом внесколько обхватов. Оно росло на голом, продуваемом ветрами мыске. Неподалекустояла коляска с поднятым верхом. Приблизившись, Романов разглядел под деревомдве фигуры: синьора Лоди и маленького, чопорного Д'Арборио, казалось, незамечавшего, что распорядитель держит над ним клеенчатый зонт.

Поэт повернулся к молодому человеку, поправил на головецилиндр и красноречивым жестом достал из кармана золотые часы. Была ужеполовина девятого.

– Прошу извинить, господа! – крикнул издализапыхавшийся Алеша. – Чрезвычайные обстоятельства задержали.

Обстоятельствами поэт не заинтересовался. Его большезанимало иное.

– Вы в самом деле желаете стреляться с пятишагов? – с любопытством спросил он. – Так сказал секундант.

Алеша вызывающе вскинул подбородок.

– Вы сами сказали: на любых условиях.

Усмешка тронула синеватые губы уродца.

– Сомневаетесь в своей меткости? Понимаю. Но поевропейскому дуэльному кодексу минимальное допустимое расстояние для поединкана пистолетах – десять шагов. Иначе суд классифицирует летальный исход какпредумышленное убийство. Мне это ни к чему. Вам, я полагаю, тоже.

– Ну, значит, десять.

Романов был недоволен. Всю дорогу на ходу он тренировался:быстро вскидывал руку с воображаемым пистолетом, нажимал на спуск. Однакосразить противника наповал левой рукой с десяти шагов не так-то просто,особенно если стрелять не целясь. Можно и промазать.

– Начнем, что ли? – небрежно предложил он.

Мысли в этот момент у Алеши были такие: убьют – ладно, покрайней мере конец всем проблемам.

Это он, конечно, храбрился, сам себя подбадривал. Дистанцияв десять шагов означала, что надежды почти нет. Застрелит его мерзкий карлик ипотом еще будет Кларе хвастаться. А она поплачет-поплачет, да и утешится. Вобъятьях гнусного плешивца. Мало того – Алешина смерть станет маленькимромантическим эпизодом в биографии кумира публики. Ах, герой, ах, рыцарь чести!Великий Д'Арборио покарал святотатца, который дерзнул покуситься на любовьБарда!

Большое дело для заправского дуэлянта – застрелитьнеопытного противника, да еще с раненой правой рукой.

Достаточно было взглянуть на змеиную улыбочку, то и делокривившую рот Д'Арборио, чтобы понять: этот не помилует.

И снова вспомнился Пушкин. Вернее Дантес. Наверное, юныйофицерик чувствовал себя перед дуэлью точно так же. Потерявший голову от любви,вытащенный к барьеру немолодым ревнивцем, про которого было известно, что онвиртуозный стрелок, для развлечения убивает из пистолета ползающих по потолкумух. А что Пушкин у местных жителей считается большим поэтом, то какая к чертуможет быть поэзия на их тарабарском наречии?

Мысль про Дантеса неприятно кольнула, но не уменьшилажелания продырявить лысую голову пулей.

Больше всего Алешу бесило, что Д'Арборио взирал на него сулыбкой. Она была, пожалуй, не язвительная, а скорее меланхоличная. Вроде какговорящая: «такой юный, а уже на тот свет собрался». Эта самоуверенная минабыла отвратительна!

Алеша внимательно выслушал объяснение, как взводить курок. Пистолетыбыли новые. Большого калибра, с нарезными стволами. Таким с десяти шагов можно,наверное, слона свалить, а человеческий череп попросту разлетится на куски.

Здесь Романову вспомнилась еще одна дуэль, Печорина сГрушницким. Как нечестный секундант не положил в оружие заряд. Синьор Лодиособенного доверия не вызывал.

– Выбирать буду я! – быстро сказал Алеша.

Д'Арборио показал жестом: согласен.

Встали на барьеры, роль которых выполняли два воткнутых вземлю сука.

Бледный, торжественный Лоди всем своим показывал, чтосознает историчность происходящего.

Проходя мимо Романова, он тихонько шепнул:

– Умоляю вас, мсье… Это же великий Д'Арборио!

Ага, он великий, а я букашка, подумал Алеша. Меня раздавитьне жалко.

Но вот секундант встал поодаль, на безопасном расстоянии идрожащим голосом воскликнул:

– Господа… Прошу!

Со всей возможной поспешностью Алеша поднял пистолет, но,видя, что противник никуда не торопится, стрелять не стал – появиласьвозможность прицелиться получше. Пистолет был тяжелый, а рука от волнениятряслась. Поймать на мушку высокий желтоватый лоб итальянца никак неполучалось. Нужно было метить прямо под цилиндр, уложить врага наповал, иначеон и раненый произведет ответный выстрел. Как упавший Пушкин по Дантесу. Нофранцуза спасла медная пуговица на мундире. У Алеши на пальто таковых неимелось…

Он нажал спуск.

В плечо шарахнуло отдачей, уши заложило от грохота. Из дулавылетела струйка дыма и тут же упорхнула, сдутая ветром.

Д'Арборио стоял, не шелохнувшись. Только цилиндр с головыисчез.

– Grazie a Dio![6] – возопилраспорядитель, картинно простирая руки к небу, а потом еще и преклонил колена.Воистину даже один итальянец – это уже аудитория.

Поэт поднял свой головной убор, просунул палец в дырку натулье.

– Превосходный выстрел. Теперь я.

И тоже переложил пистолет из правой руки в левую. Дешевыйпозер!

Нет, не дешевый, сказал себе Романов. Дешевый не позволил бымне выстрелить первым…