Я долетел до моста.

А на мосту стояла моя сестренка Александра.

Она как чувствовала, где меня нужно дождаться! Конечно, чувствовала!

Она раскинула руки, ловя меня и мою боль!

Я тормознул только для того, чтобы не сшибить ее.

Она поймала меня в объятия.

– Тихо! Тихо! – прошептала она мне в ухо. – Все хорошо… Выдохни…

Я дышал и хрипел, как загнанный конь.

– Я теперь… – начал было я, хлюпая и брызгая пеной.

– Я знаю! – перебила меня сестренка. – Ты теперь все знаешь про Артурчика.

– Но это все… – начал я новый выдох.

– Я знаю, – снова перебила меня Санька. – Это все нельзя знать. Но придется. Ты мне ничего не рассказывай.

– Ага… – выдохнул я наконец до конца.

– Вот так же я теперь все-все знаю про Славу, – сказала сестра, не выпуская меня из семейных объятий. – Потому что мы на минуту были ими – Славкой и Турей… Только я должна обязательно сказать тебе то, что можно. Я теперь знаю, что чувствовал Славик, когда его отец… погиб…

Голос сестренки треснул.

И да – никогда она еще не называла нашего друга Славиком. Никогда! Так его называла только его мама, Вера Михайловна Чернова.

И дальше сестренка тихо рассказывала о том, как еще совсем маленький Славик все-все понимал и помогал маме переживать горе и как потом помогал маме поднимать хозяйство.

– Он такой хороший! Такой хороший! – уже рыдая, повторяла моя сестренка.

У меня глаза тоже наполнялись слезами, уже горячо глазам становилось.

– Мне стыдно… просто дико стыдно, что у нас все всегда… хорошо, – выдавил я из души.

– Не надо, Аля, не надо… Мы ведь тоже все это пережили… – шептала сестренка. – Пусть и быстро так. Пусть сразу…

– Все равно… все равно… – шептал я. – Это не то!

А потом мы оторвались друг от друга. Потом, не сговариваясь, оба перегнулись через парапет моста и стали тихо реветь, капая слезами в реку Платоновку… Эту картину мы с сестренкой запомнили на всю жизнь. Внизу текла наша река детства, и наши слезы падали в нее. Мне казалось, что я даже вижу маленькие круги от них. И наши слезы уносила река.

А потом сестренка ткнула меня в плечо кулачком и подала салфетку.

– Надо Славику помочь, – сказала она, справившись наконец со своими чувствами. – Я теперь знаю, что больше всего на свете любит Натка.

– Сама тебе сказала? – сглупил я.

– Ага! Жди! – хмыкнула моя сестренка и своей салфеткой подтерла у себя под носом. – Она и проводить себя до дома не дала. Только мы отошли, как она сказала, что ее где-то там родители ждут и типа ей еще срочно что-то купить надо… В общем, ясно намекнула. Просто она не хотела с Турей… ну, сам понимаешь.

Я напрягся:

– Чего?

– Да ничего, – отмахнулась Санька. – Короче, я что, зря старалась в ее шкуру влезть?

Тут до меня дошло!

– Ух ты, да ты теперь и про Нату все знаешь!

Лопухи и герои

– Ничего я про нее не знаю! – удивила меня Санька. – Какая-то муть была непонятная. Да я и сразу вывалилась из нее… Я же раньше тебя самой собой стала! Только что-то такое рыбное почувствовала, склизкое… фу! Может, это что-то корейское было… Может, вообще, оттого, что у нее родной язык – корейский, а я в нем ни бум-бум… в смысле, поэтому ее память во мне не отпечаталась… ну, кроме того, что я так очень-очень хотела узнать. Короче, она больше всего варенье любит. А вот такое… Даже словами не скажешь! Как будто наизнанку оно… Из других частиц элементарных, что ли.

И сама Санька как-то не стала про это тогда заморачиваться особо, и я тоже практически пропустил мимо ушей эти слова. А стоило сразу задуматься.

– И чтобы с молоком было варенье, – добавила Санька.

– Как это? – не понял я и машинально сунул подмокшую салфетку в карман. – Что-то я такого в дорамах не помню, чтобы корейцы варили варенье в молоке.

– Ну, я не знаю, – пожала плечами Санька. – Может, что-то там у них местное… Но я теперь знаю, как его сделать. Если таким вареньем Славик Натку угостит – всё! Она с ручками и ножками его будет!

Тут моя сестренка снова уставилась вниз, в реку. И губки покусала.

Я бы тоже губки покусал, помня про внезапную любовь Артурчика, но сдержался… как сдержался и во всем прочем. Надо было бы, чтобы Артурчик таким вареньем Нату накормил… Ну, я мог бы, исхитрившись, такое устроить – но совесть! Совесть не позволяла. Ситуация с любовью в нашей дружной пока компании представлялась мне очень хреновой на тот час. И я решил просто молчать в тряпочку и не рыпаться: будь что будет.

– Пойдем к Черному прямо вот отсюда, – предложила-повелела моя сестренка. – Он, наверное, и так уже весь извелся. Мы же у него сейчас – прямо унесенные ветром… ну, или призраки!

Мы ничуть не удивились, когда увидели нашего друга Славку. Не удивились тому, что он сидит себе на скамеечке у калитки нашего дома и со смиренным видом дожидается нас. Вот как дошел сюда после того, как мы с сестренкой у него на глазах исчезли на мосту, так и сидел себе. Да он бы еще вечность просидел, терпеливо ожидая друзей! И наверняка уже подозревая то, что в случае чего нас придется искать на просторах необъятной Вселенной. И начал бы искать, если бы до вечера, до детского времени мы не вернулись в наши Загривки.

Не удивились мы и тому, что он не поднялся и не помчался нам навстречу, а просто сидел и смотрел, как мы приближаемся, ускоряя шаг. Сидел и смотрел, как когда-то сидели и ждали нас наши дедушка с бабушкой. Видно было, что Славка таким своим видом понарошку обижается, что, мол, бросили его и слиняли, с собой не взяли на какую-то важную разборку. Он проницателен, наш друг Славик Чернов!

– Извини, что не позвонили! – громко извинилась еще издали моя сестренка.

– Да нет вопросов, – так и не поднялся со скамеечки Славка. – Я понимаю, вас вон как завертело…

Мы уже приблизились.

Славка пригляделся к нам с тревогой:

– Что-то незаметно, что вы кому-то наваляли. Скорее не вы, а вам… Зря меня с собой не взяли.

Мы с Санькой переглянулись, и, конечно же, все рассказать вызвалась она. Так и рассказывала: стояла, махала руками, а Славка все еще в артистично обиженной позе перед ней сидел.

Ситуацию Славка резюмировал с совершенно невозмутимым видом:

– Ну, вот я