Мы поплелись назад в фотолабораторию, чтобы закрыть дорожныйсундук. Я заглянул внутрь. На дне лежали два волшебных снежка.

Эти штуки опасны. Лучше от них изба­виться, — предупредилаНиколь.

Я боюсь к ним прикасаться. — Лорен от­прянула назад.

Ты права, — сказал я сестре. — Мы долж­ны их где-нибудьспрятать. От этих снежков одни неприятности.

Николь сбегала в дом и вернулась с боль­шим мешком.

Быстро клади их сюда.

Я по одному вынул снежки и осторожно опустил их в мешок.Сверху я завязал мешок крепким узлом.

И как мы избавимся от этих снежков? — поинтересоваласьЛорен.

Запустим их в космос, — горько усмехну­лась Николь. —Представляете, что будет, если кто-нибудь найдет их и бросит на землю! Всеокрестности завалит снегом. Чтобы избавить­ся от него, нам потребуется ужасныйснежный человек. Но он скрылся.

Пасадена превратится в лыжный ку­рорт! — подхватил я. — А мысможем кататься на коньках на льду бассейна у Кайла и Кары.

Мне стало не по себе от собственной шутки. Не хотелосьдумать о Кайле и Каре. Не хоте­лось думать о снеге.

Нужно закопать снежки, — сказал я дев­чонкам. — Вот толькогде?

Чур, не у меня во дворе! — поспешно за­явила Лорен.

Я тоже не горел желанием закапывать их рядом с нашим домом.Кто знает, что произой­дет со снежками под землей? А вдруг они и там начнутрасти и образовывать залежи снега? И в один прекрасный день снег вырветсяиз-под земли?

Мы вышли из лаборатории и огляделись. Нужно было подыскатьнадежное место для захоронения.

Может, зароем снежки на пустующем уча­стке? — предложилаНиколь.

Через дорогу, прямо рядом с домом Кайла и Кары Миллеров,находился пустырь. На нем не было ничего, кроме песка и нескольких раз­битыхбутылок.

Прекрасно, — одобрил я. — Их там никто и никогда не найдет.

Николь бегом бросилась в гараж и принесла совок. Озираясь посторонам, чтобы удосто­вериться, что нас никто не заметил, мы пере­шли черездорогу.

Я взял совок и выкопал в песке большую яму. Это занялобольше времени, чем я предпола­гал. Песок то и дело осыпался вниз.

Наконец яма стала достаточно глубокой.

Николь бросила на дно мешок со снежками.

Прощай, снег, — сказала она. — Прощай, Аляска.

Я засыпал яму песком. Лорен разровняла его, так что никто недогадался бы, что здесь что-то зарыто.

Ух, — устало выдохнул я и вытер пот со лба. — Наконец-то сэтим покончено. Пошли в дом, освежимся.

Я поставил совок на место. Николь, Лорен и я приготовилисебе холодного яблочного сока и устроились перед телевизором.

Вскоре мы услышали, как по гравию подъ­ездной дорожки шуршатколеса папиного ав­томобиля.

Лорен встрепенулась.

Мне пора домой. Увидимся позже, ребя­та. — Она засеменила кчерному ходу. — Уда­чи! — крикнула она, не оборачиваясь. Дверь за нейзахлопнулась.

Я заерзал на стуле и посмотрел на Ни­коль.

Как ты думаешь, папа очень рассердит­ся? Он нашелдоисторическое существо, привез домой, а мы его выпустили на волю Неплохо, а?

Николь вздрогнула.

Может быть, нужно рассказать ему все как было и тогда он нерассердится? Папа будет даже рад, что с нами ничего не случилось.

Хм... Посмотрим.

Входная дверь распахнулась.

Дети! — крикнул папа с порога. — Я вернулся! Как там нашснежный человек?

В тот вечер мы рано сели ужинать. Все были подавленыслучившимся.

Я рад, что вы целы и невредимы, — в пя­тый раз повторилпапа. — Это главное.

Ага, — сказала Николь, жуя свою пиццу.

Угу, — тихо добавил я. Обычно я ем по три куска. Но сегодняедва осилил один. И оставил корочку на тарелке.

Бедный папа. Он так старается не показать, что расстроениз-за потери ужасного снежного че­ловека. Но мы с Николь видели, как ему плохо.

Папа уронил недоеденный кусок пиццы на тарелку.

В Музее естественной истории я скажу, что отдам им всефотографии.

Фотографии лучше, чем ничего, — сказал я.

Что ты говоришь? — воскликнула Ни­коль. — Да этимфотографиям цены нет! Они потрясут весь мир!

Папа оживился.

Это верно. Я говорил о них кое с кем на телевидении. Тампришли в дикий восторг.

Он встал и понес свою тарелку к раковине.

Думаю, мне нужно пойти в лабораторию и проявить пленки прямосейчас. Работа под­нимет мне настроение. Разумеется, эти фото­графии будутиметь историческое значение. Ис­торическое!

Я был рад, что папа воспрял духом. Нам с Ни­коль тоже нетерпелось увидеть фото, и мы по­шли за ним.

Пока папа проявлял негативы, мы тихо си­дели под краснымфонарем. Наконец он стал вытаскивать из ванночки с раствором первую партиюотпечатанных снимков.

Мы с Николь наклонились вперед, чтобы лучше разглядетьфотографии.

Ничего не понимаю! — удивленно вос­кликнул папа.

Снег. Снег, и больше ничего. Десять сним­ков со снегом.

Странно, — пробормотал папа. — Не по­мню, когда я этоснимал.

Николь сверкнула на меня злобным взгля­дом. Я понял, о чемона думает.

Я поднял руки вверх, как бы показывая, что невиновен.

Я тут ни при чем. Клянусь!

—Лучше бы ты этого не делал, Джордан. У меня нет желанияучаствовать в розыгрышах.

Папа повернулся к ванночкам с растворами и проявил еще однупартию фотографий. Мы с нетерпением наблюдали, как он их вытаскивал и стряхивалс них воду.

Снова снег. Один только снег.

Этого не может быть! — вскричал папа. — Ужасный снежныйчеловек должен стоять вот здесь. — Он показал пальцем.

Его руки тряслись, когда он взял остальные негативы и началрассматривать их на свет.

Снимки тундры вышли отлично, — объ­явил он. — Собаки, сани,стадо оленей — всё есть. Превосходные кадры. Все до одного. Кро­ме снимков впещере чудовища...

Его голос дрожал. Он печально покачал го­ловой:

Не понимаю. Просто в толк не возьму. Как такое моглослучиться? Ни одного снимка этого существа. Ни одного.

Я вздохнул. Мне было так жаль папу. Жаль всех нас.

Нет ужасного снежного человека. Нет его фотографий.