Зина думала о том, что это будет первое в ее жизни Рождество, когда на столе ее не будет ничего вкусного. Не будет праздника. А чтобы заглушить горечь и отчаяние, есть только принесенный Бершадовым самогон в буфете. Это пойло Зина пила с отвращением, ведь эта бурда ничем не напоминала любимый ею благородный коньяк.

Но оставалось стиснуть зубы и довольствоваться тем, что есть. Самогон хотя бы отключал мозги. Без этого можно было просто сойти с ума.

Рождество… Зина прекрасно знала, что ни немцы, ни румыны его праздновать не будут.

Немцы вообще все праздновали по-своему, во всяком случае те, которых встречала Крестовская, а румыны, похоже, вообще забыли про религию, когда стали союзниками Германии. Зина сомневалась, что эти безалаберные, вороватые румынские вояки, любящие погулять, выпить, потанцевать и украсть все, что плохо лежит, были сильно религиозны до вступления в армию Гитлера.

Конечно, Зина не могла знать про всю Румынию, но то, на что она насмотрелась в оккупированной Одессе… Бесконечно пьяные румынские рожи… Часто румынские солдаты норовили не заплатить по счету, и следить за ними нужно было во все глаза.

Они таскали из кафе стаканы, ложки и вилки. И когда там гуляла румынская солдатня, всегда был недочет столовых приборов. Это страшно бесило жадного хозяина, но жаловаться было нельзя. Поэтому приходилось терпеть.

Значит, сегодняшний день будет совершенно обычным, без праздника. Зина почувствовала приближение тоски. Что ж, придется справиться. Мотнув головой, она решительно вышла из комнаты.

Вот уже некоторое время Крестовская была сама не своя. Задание, полученное от Бершадова, не давало ей спать, и мысли о нем страшно действовали на нервы.

Еще больше бесило ее то, что это задание он дал ей как плохому агенту, которого не жаль. Если провалится, так и будет. Значит, он считал ее настолько беспомощной, что просто не верил в то, что она проникнет в запретную зону, применив все свои силы и способности. Почему он так поступил с ней?

Зине хотелось во что бы то ни стало доказать ему, что он ошибается. Ей во что бы то ни стало было надо попасть в «Парадиз», наладить контакт со звездой Кулешовым и утереть Бершадову нос.

Да, легко мечтать, что прорвешься сквозь туман. Легко сказать «попасть в „Парадиз“». Но как в реальности это сделать? Зину страшно мучил этот вопрос: как?

Просто пойти в ресторан, заказав столик? Даже не смешно. Таких денег у нее не было. Таких денег вообще ни у кого не было из ее окружения.

Изобразить из себя девицу легкого поведения, в надежде на то, что кто-нибудь пригласит ее в дорогой ночной клуб? Это было еще более нелепо. Никак, ни с какой стороны, ни под каким видом Крестовская не могла сойти за девицу легкого поведения, которые стайками вились вокруг румынских офицеров и солдат.

Во-первых, возраст. Тем девицам было лет 17–18, максимум — 20. Сколько же их появилось в Одессе в последнее время! Вчерашние школьницы, сидевшие за партой, с началом оккупации стали заправскими проститутками.

К тому же в город приехало огромное количество сельского населения, спасающегося от близости фронта. Все они теснились в каких-то трущобах и голодали вместе со всеми. Но вот девицы не желали голодать.

Никакой работы в городе не было. А яркая ночная Одесса блестела ослепительными огнями. Вот и потянулись на Дерибасовскую разукрашенные девицы, и отбоя от оккупантов у них не было.

Отношение к одесским женщинам у врагов было особое. Зина слышала много разговоров, анализировала и делала выводы.

Румыны были жуткими бабниками, они страшно любили ярких одесских женщин и таскались по южным проституткам изо всех сил. Им было все равно, какого уровня девицы их развлекают. На них румыны денег не жалели, были щедры, любили попойки в ресторанах и оргии в подпольных борделях, где вино лилось рекой, а вчерашние колхозницы обогащались марками и драгоценностями, отобранными у евреев. Гульки, попойки, шлюхи — именно этим жила доблестная румынская армия во время, свободное от службы, то есть от арестов и грабежей.

У немцев же к славянским и, в частности, к одесским женщинам было особое отношение. Они не были бабниками по своей природе. Германская сдержанность отражалась не только в их пунктуальности и скрупулезности, но и в отношении к противоположному полу.

Все высокие немецкие чины пришли в армию по идейным соображениям и все они разделяли взгляды фюрера на чистоту расы и на деление людей на чистокровных представителей высокого народа и грязных животных.

Славянки в представлении немцев как раз и были грязными животными, и такими женщинами очень многие немцы брезговали. Идейные арийцы считали для себя унизительным совокупляться со славянками и тем подвергать риску свою чистую кровь. Поэтому случаи, когда высокопоставленные немцы вступали в связь во славянками, были очень редки.

Известно, что немецкие офицеры не насиловали пленных женщин, которые попадали в гестапо пусть даже по подозрению в связи с партизанами. Били, пытали, но не насиловали. Для них это было мерзко, все равно, что вступить в связь с животным.

То же самое касалось и евреек. Такая связь вообще была абсолютно недопустима. И секс с еврейкой для высокопоставленного идейного немца был ну как секс с собакой или свиньей, то есть жуткое извращение, зоофилия, от которой невозможно будет отмыться до конца жизни.

Эта брезгливость выражалась в том, что и в концлагерях, и в лагерях смерти евреек немцы не насиловали, настолько сильно была вбита пропаганда в их головы.

А значит, как бы ни пыталась Зина попасть таким образом в «Парадиз», ей ничего не светило. По возрасту она давным-давно не годилась в шлюхи, ведь разменяла четвертый десяток. Она всегда была очень здравомыслящим человеком и понимала, что не сможет соблазнить какого-нибудь немецкого офицера и не представляет никакого интереса рядом с 18-летними юными крестьянками.

Во-вторых, внешность. Крестовская никогда не считала себя красавицей. А во время оккупации она стала выглядеть откровенно плохо. От недоедания страшно похудела, и сквозь тонкую кожу уродливо проступали костлявые ребра.

Что ни говори, а мужчины любят формы. И всегда предпочтут обладательницу округлых форм такой вот тощей замухрышке.

Лицо стало землистого оттенка и казалось прозрачным. Волосы были тонкими и ломкими. А губы постоянно шелушились и трескались.

К тому же Зина давно перестала за собой следить. О какой косметике могла идти речь, если для того, чтобы выжить, она ела картофельные очистки! Не хватало еды — разве можно было думать о чем-то другом?

Крестовская давно забыла, как пользоваться косметикой. Да у нее ничего и не было. При бегстве с Соборной площади она взяла самую мелочь — пудру, какой-то крем… Но пудру у нее украли румыны во время обыска на Градоначальницкой — советской Перекопской Победы. А крем закончился, и Зина забыла о нем.

К тому же ей совершенно не хотелось краситься и мазать лицо кремом. Все это осталось в той, прошлой жизни. В глубине своей души она носила траур и знала, что будет носить его до того момента, пока враг не уберется с ее родной земли.