Отец предупредил: “Хавченко хуже, чем животное. Он урка,уголовник. Ни о каком доверии не может быть и речи. Не пытайся с нимподружиться. Не верь ни единому слову. Если тебе в партийном пресс-центре будутхамить – это нормально. Но если начнут заискивать, льстить, окружат вниманием изаботой, считай это сигналом серьезнейшей опасности, жди провокаций. Незабывай, что имеешь дело с настоящими российскими урками, в их мире нет ничегочеловеческого. Забудь все, что ты читала и слышала о воровских кодексах чести,о благородстве и романтизме старых воров в законе. Все это мифы, вредныйсентиментальный бред. Нет никакого романтического ореола, есть подлость,мерзость. Тебе придется иметь дело с неизлечимым нравственным слабоумием. Япочти не сомневаюсь, что Кравцову и Бриттена убили по личному распоряжениюХавченко. Виктория путалась у бандитов под ногами, мешала вить веревки изРязанцева. Томас мешал воровать деньги Концерна”.

– Ну ладно, все, мы не будем по телефону это обсуждать, –журчал голос Минервы, – конечно, он и замочил, а кто же еще?

Маша прислушалась.

– Не понимаю, что он такого особенного в ней нашел, норевновал как зверь… Да брось, не мог не догадаться, он не слепой. Я, когда ихвместе увидела, сразу все просекла. Я ж не одна такая умная. Или стукнулкто-нибудь. Ну, кто угодно, домработница ее, например. Да точно тебе говорю, мыс Викой вместе ходили в фитнес-клуб пару раз, она жаловалась, что он навязал ейкакую-то дуру, которая за ней следит, – Минерва была так возбуждена разговором,что окончательно забыла про Машу. Но тут грянул соседний телефон. Она, непростившись, бросила одну трубку, схватила другую, безумными глазами уставиласьна Машу и энергично закивала:

– Да, Григорий Игоревич, да, я поняла, сейчас все сделаю, –положив трубку, она тряхнула огненными волосами и обратилась к Маше сосладчайшей улыбкой:

– Извините, пожалуйста, у Григория Игоревича сейчаспосетитель. Он просил вас подождать. Хотите чаю или кофе?

Маша заметила, как сквозь тонкий слой пудры пылает лицоМиневры. Опомнилась, бедняжка, поняла, сколько всего лишнего наболтала припостороннем человеке. Чтобы ее немного утешить, Маша заговорила с таким сильнымакцентом, что сама удивилась:

– Ох, сорри, ай эм нэ хорошьо понимайл по-русски.

Минерва обрадовалась, взбодрилась и повторила все нанеплохом английском. Маша попросила чаю, рассказала, что учила русский вуниверситете, но потом больше полугода не имела никакой разговорной практики,теперь надо учить заново.

– Вы очень хорошо говорите по-английски, – похвалила онаМинерву, – а Григорий Игоревич знает язык?

– Нет. Он только русский знает.

– О, тогда вы поможете нам побеседовать?

– Конечно, конечно, никаких проблем.

Минерву звали Лиза. Она принесла Маше чай, поставила передней вазочку с конфетами. “Трюфели”, “Стратосфера”, “Мишка на севере”. Машарассказала, что такие конфеты продаются в Нью-Йорке только в русском районе, наБрайтон-Бич, и они вкуснее швейцарского шоколада. Но лучше их вообще непробовать. Стоит начать, остановиться невозможно. Потом приходится бегать начас больше обычного или потеть на тренажерах.

Чем дольше они болтали, тем отчетливей Маша вспоминала одноиз последних наставлений Макмерфи: “Не трать сил и подарков на секретаршу,никакой серьезной информацией она владеть не может. Он их меняет не реже раза вмесяц. С каждой спит. Томас рассказывал, что первое время удивлялся, почемусекретарша Хавченко так часто красит волосы в разные цвета, а потом понял, чтоэто разные девушки, просто они похожи друг на друга, как родные сестры.Хавченко выбирает все время один тип. Не старше двадцати пяти, не ниже ставосьмидесяти, обязательно модельная внешность, ноги от ушей. В принципе мог быи не менять их, остановиться на какой-нибудь одной. Но, во-первых, в этомнепостоянстве для него есть определенный шик, а во-вторых, он панически боитсялюбой, самой примитивной человеческой привязанности”.

Наконец двери кабинета распахнулись, и оттуда вышелмаленький сутулый старик. Черные кожаные брючки плотно обтягивали его тощиеляжки, от колена расходился широкий “клеш”. Сверху замысловатый радужный свитерручной вязки. Грязно-седые жидкие космы были расчесаны на косой пробор исобраны в хвостик. Лицо украшали крошечная треугольная бородка и очки в тонкойоправе с круглыми стеклами цвета желчи. За ним маячила крупная мужская фигура внебесно-голубом костюме.

– Счастливо, Гришуня, рад был тебя повидать, значит, мы обовсем договорились, – произнес старик звучным басом, и Маша удивилась, как такойобъемный, мощный голос мог уместиться в таком хлипком тельце.

– Будь здоров, Лева, береги себя, – ответил хриплый тенорхозяина кабинета.

Оба прошествовали через приемную, на пороге троекратнорасцеловались. На обратном пути Хавченко притормозил у кресла, в котором сиделаМаша, ощупал ее прозрачным выпуклым взглядом и небрежно кивнул:

– Ты ко мне? Заходи!

Секретарша поднялась вместе Машей, шагнула к хозяину ичто-то прошептала ему на ухо.

– А? Ну ведь кое-как говорит? Или совсем не может? – громкоуточнил Хавченко, глядя на Машу.

– О, йес, говорьит, но очьен плехо, – Маша растеряннозаулыбалась. – Я просьиль ваш Лиз помочь, переводьит, иф посибль.

– Ничего, мы с тобой как-нибудь сами, Лиза пусть на своемместе сидит, – Хавченко довольно бесцеремонно хлопнул Машу по спине. – Заходи!

Кабинет был обставлен еще роскошней, чем приемная. С потолкасвисала гигантская хрустальная люстра, на стенах теснились картины в толстыхзолоченых рамах, отличить подлинники от дорогих отличных копий мог бы лишьспециалист. Айвазовский и Репин вплотную соседствовали не только с Малевичем иДали, но и с какой-то лубочной мазней, в основном эротического содержания. Вотэто уж точно были подлинники. На каждом третьем полотне извивались голые тела,мужские и женские, в самых разнообразных позах. В глубине, за гигантскимаквариумом, угадывался низкий широкий диван.

– Садись, не стесняйся. Как тебя там? – сказал хозяин,опускаясь в кресло у письменного стола.

– Мьенья зовут Мери Григ, – Маша присела на край стула, – яочень рад с вами знакомиться, Григорий Игоревич, – его имя она выговорила сособенным старанием и сопроводила широкой улыбкой. Он в ответ едва растянулгубы и покрутил бриллиантовый перстень на жирном коротком пальце.

– Мэри? Это по-русски" значит Машка, что ли? Какиепроблемы у тебя, Машка? Поселили нормально? – Хавченко развалился в кресле,достал из коробки толстую сигару, отломил кончик, щелкнул золотой зажигалкой.

Безбожно коверкая русский язык. Маша рассказала, что проблемпока никаких нет, друг ее родителей из американского посольства снял для нееудобную квартиру. Мистер Хоган просил передать большой привет. Он оченьсожалеет о несчастье, которое случилось с Викторией Кравцовой, и надеется, чтоэто никак не отразится на дальнейшем сотрудничестве. Она нарочно не сталаупоминать Томаса Бриттена, чтобы не усугублять напряжения, которое и без тогоуже висело в воздухе.