– Ага, ага, – кивнул Феликс и сунул в рот дырявый кусокколбасы, – а в новостях показали?

– Да, был небольшой сюжет. Но я не видела.

– Сугубо между нами, сначала у нас с Викой кое-чтонаклевывалось, ну, ты понимаешь, – вдруг сообщил Феликс интимным шепотом, – ятакие вещи чувствую, опыт кое-какой имеется, женским вниманием, как говорится,никогда обойден не был. Тут, кстати, недавно одна фотомодель, все как надо, стодевяносто, ноги вообще нереальные, – он отрубил ладонью черту метрах в полутораот пола и часто, печально заморгал, – но ничего не вышло. Понимаешь, она носиттрусы и лифчик разных цветов. Я этого не выношу. Ладно, это совсем другаяпесня, – он лирически вздохнул и на миг прикрыл глаза, – что касается Вики, то,конечно, когда к ней стал подъезжать сам Жека, у нее уже выбора не было.

– Кто такой Жека? – шепотом спросила Маша.

– Рязанцев. Он на Вику очень серьезно запал, очень. Конечно,она не могла отказать.

– Как же его жена?

– А при чем здесь жена? – поморщился Феликс. – ГалинаДмитриевна женщина, мягко говоря, странная, такая вся из себя высокодуховная.На мой взгляд, просто сдвинутая. Она укатила в Венецию, вроде решила учитьсяживописи на старости лет. Да и вообще, одно другому не мешает. Вот мнеинтересно, чисто психологически, что для него круче – смерть Вики или ееотношения с Бриттеном? Видела бы ты, что с ним было вчера после анонимногозвонка! Как его корежило, ужас. Хорошо, вовремя успели камеру убрать. Я уждумал, придется “скорую” вызывать. И главное, звонок ни хрена не отследили,оператор в штаны наложил, сразу отключился.

Между прочим, по большому счету, виноват Егорыч. Если бы онзаранее предупредил Жеку о Бриттене, не было бы такого скандала. Но он возомнилсебя тонким психологом, решил, что будет лучше, если Рязанцев узнает все послеэфира.

– Кто такой Егорыч? – спросила Маша.

– Начальник службы безопасности Студеный Геннадий Егорович,полковник ФСБ в отставке. Вику люто ненавидел. Знаешь, сугубо между нами, –Феликс наклонился совсем близко и выставил перед Машиным лицом три пальца, – тыменя поняла?

– Не совсем, – шепотом призналась Маша.

– Если реально смотреть на вещи. Вику и Бриттена моглизаказать три человека. Егорыч, сам Жека и еще один американец, Стивен Ловуд,между прочим, сотрудник вашего посольства, заместитель атташе по культуре.Егорычу Вика мешала потому, что, во-первых, сильно влияла на Жеку, сильней, чемЕгорыч. Этого он ей простить не мог. К тому же у нее был крутой конфликт спартийным пресс-центром. У нас ведь два пресс-центра, чтоб ты знала, мы –думский, а есть еще партийный. Там сплошные братки, и все Егорычу лепшиекореша. Жека мог застрелить обоих просто из ревности, когда узнал про Бриттена.

– А заместитель атташе? – равнодушно спросила Маша. – Емузачем было заказывать?

– Ему Бриттен чем-то мешал. Может, и Вика тоже. По-моему,там какие-то крутые шпионские разборки, у вас же в посольстве все немножко это,– он скорчил очередную рожу, – ЦРУ, ФБР, ну, ты понимаешь.

– Нет, – покачала головой Маша, – не понимаю. Главное, непонимаю, откуда ты все это знаешь?

– А я наблюдательный, я людей насквозь вижу, со всеми ихпотрохами гнилыми, со всеми их сублимациями и фрустрациями.

Феликс жевал и говорил, говорил интимно и эмоционально.Иногда у него изо рта вылетали кусочки еды. Маша мужественно терпела, слушалаочень внимательно и старалась не перебивать.

Каждое утро после часовой пробежки и легкого завтрака АндрейЕвгеньевич Григорьев просматривал кипы свежих российских газет и журналов.Телевизионная антенна отлично принимала три главных российских канала.Уникальную способность старого разведчика читать между строк и слушать междуфразами высоко ценили в русском секторе ЦРУ. Он умел из сомнительных сенсаций,платных разоблачений и восхвалений, косвенной рекламы и патологически подробныхсводок уголовной хроники, из всего этого хаоса выуживать реальную, иногдасовершенно неожиданную и секретную информацию.

Ему приходилось наблюдать, как на следующий день послегромкого заказного убийства в вечернем эфире выступает очевидный заказчик этогоубийства и вполне искренне печалится о заказанном. Или как истекаетразоблачительным поносом популярный тележурналист, отрабатывая деньги,вложенные в него теневым олигархом. Андрей Евгеньевич ухмылялся, глядя наэкран. Он предвидел, что олигарху довольно скоро придется самому захлебнуться вэтом жидком дерьме, им же оплаченном.

Григорьев хихикал и урчал, как сытый кот, читая мужественнуюисповедь какого-нибудь пожилого нахала, метящего во власть и бесстрашноразоблачавшего тех, кто уже не имеет никакого влияния и нисколько не опасен.Нахалу ничего не светило. Он был слишком глуп и труслив. Впрочем, при такихбедных талантах мелькнуть в прессе и на экране хотя бы пару раз – уже великаяпобеда. Может, ему этого будет довольно на всю оставшуюся жизнь?

Но особенно любопытно было видеть на экране старинныхзнакомых в новых ролях. Вот благообразный сладкий старичок, президент одной избывших советских республик, трогательный, нежный, кушает творожок с изюмом назавтрак. Длинная челка, давно седая, зализана назад, со лба к макушке. Всюжизнь он носил одну прическу, неудобную и совершенно не шедшую ему. Жидкие,промазанные липким гелем пряди падали ему на лоб, он встряхивал головой, и вэтом резком жесте читалась какая-то подростковая нервозная неуверенность,мучительное желание нравиться, производить сильное впечатление.

Большеглазая правнучка, ангел, сидит у него на коленях,теребит нежными пальчиками дедушкину липкую седую челку. Этот душка-дедушканачинал с простого следователя в аппарате Берии. Крови на нем больше, чем накаком-нибудь легендарном маньяке. Он мечтал стать диктатором, и стал им, итеперь самому себе умиляется. В его империи, пока он жив, никаких переворотовне будет. Как максимум – пара неудачных покушений, им же самим инсценированных,чтобы обвинить оппозицию. Потом, когда помрет, начнется хаос, долгий, серьезныйи опасный для соседей. Так что соседям, главный из которых – Россия, лучше непортить ему нервы и беречь его державное здоровье.

В первое утро после отлета Маши в Москву государственныйканал Российского телевидения показывал передачу о домашней жизни сладкогодедушки диктатора. Это был повтор, уже третий по счету. Ведущая, стареющаякрасотка, тележурналистка Круглова, вопреки своему обыкновению не задавалаязвительных вопросов и даже сменила свою привычную, слегка высокомерную инасмешливую интонацию на совсем другую, почти подобострастную. С руководителемреспублики она беседовала так, словно состояла в штате его домашней прислуги.Видно, ей заплатили вдвое больше обычного и еще слегка припугнули, прежде чемпозволили переступить порог диктаторского дворца.