– Ну, а от меня чего требуется? – нетерпеливо спросилХавченко.

– О, совсем ничего! – радостно, широко улыбнулась Маша. –Просто мистер Хоган просил обязательно зайти к вам, чтобы познакомиться. Онсказал, вы очень влиятельный и интересный человек.

– Да, это он правильно сказал. Важней меня тут никого нет! –Хавченко окинул прозрачным взглядом свой кабинет и надул щеки. – И насчетинтересного – точно. Про мою личность и про мою жизнь книжки пишут и будут киноснимать.

Сквозь слои сигарного дыма она пыталась поймать хотькакое-то осмысленное выражение в глазах Хавченко, но ничего, кроме тупойважности, не заметила. Он был похож на огромного жирного младенца. Грушевидноелицо, сплюснутое у висков и широкое книзу, короткая шея, выпуклые круглые глазацвета рыжего бутылочного стекла, крошечный аккуратный носик, маленький рот скрасными мокрыми губами, прозрачный белесый пух на черепе. Кожа гладкая,молочно-белая, на щеках нежный румянец. И руки у него были младенческие,пухлые, словно перетянутые резиночками. На запястьях гигантские золотые часы сбриллиантами, на пальцах перстни, на ногтях маникюр, слой прозрачногоблестящего лака.

– Мистер Хоган также сказал, что вы очень хорошоразбираетесь в своем бизнесе, в психологии, менеджменте. У вас в России всесейчас так сложно, особенно на стыке политики и средств массовой информации.Вашим оценкам можно полностью доверять, – продолжала Маша, незаметно смягчаясвой акцент, – скажите, что для вас главное в политическом пиаре, личность илитехнологии?

Он несколько минут смотрел на нее и моргал. Маша испугалась,что он не понял вопроса, и открыла рот, чтобы сформулировать как-нибудь проще,однако он не дал ей заговорить и произнес, надув щеки:

– Важней всего бабки. Если есть бабки, я тебе что угоднопропиарю.

– То есть самое главное – деньги и личность руководителяпресс-службы, – осторожно уточнила Маша. – Как вы объясняете не слишком высокийрейтинг партии “Свобода выбора” на последних выборах? В чем, по-вашему,проблема?

– Да в Рязанцеве проблема, в чем же еще? – тихо рявкнулХавченко и добавил, перегнувшись через стол:

– Сугубо между нами, козел он, и все они козлы.

Откинувшись назад, на спинку кресла, он рассмеялся, какдитя, радуясь собственной прямоте и остроумию.

– Простите? Козьель? – она растерянно улыбнулась, потомлегонько хлопнула себя по лбу:

– Ох, ну коньечно! Я, кажьется, начинаю вспоминать русскийязык благодаря вам! Но объясните мне, пожьялуйста, как же козьель мог статьизвестным влиятельным политиком?

– Так раскрутили, – Хавченко прочертил в воздухе своейсигарой замысловатый зигзаг. – Бренд есть бренд, – совершенно не важно, чтораскручивать, новую марку пива, шампунь от перхоти или какого-нибудь козла.

– Бренд – это по-русски клеймо? – задумчиво уточнила Маша.

– А хрен его знает, что это по-русски. Бренд это говно, изкоторого надо сделать конфетку. Можешь записать. Лучше никто не скажет.

– О, да, – кивнула Маша и сделала серьезное лицо, – сразувидно, что вы профи в своем бизнесе. Но мне кажется, бренд это скорее фантик, вкоторый специалисты заворачивают.., как это? В общем, э пис оф шит, из которогонадо сделать конфетку. Я вас правильно поняла?

Он ничего не ответил. Глаза его опять остекленели и смотрелисквозь Машу. Ее фраза оказалась слишком длинной и не касалась его лично. Онзаскучал.

Зазвонил телефон, Хавченко взял трубку, рявкнул:

– Да, соединяй Прежде чем начать говорить, он небрежнокивнул на дверь. Маше поняла, что аудиенция окончена, поднялась, вспоминая вочередной раз папины слова: если тебе хамят, это нормально.

– Так, я не врубился, в натуре, чем он не доволен, я вообще,блин, мог бы ни копейки не платить, пусть спасибо скажет и заглохнет на х… –услышала она, закрывая дверь кабинета.

Прощаясь с секретаршей Лизой, она спросила шепотом,по-английски, кто был старик в кожаных брюках.

– Писатель, – ответила Лиза, – очень известный писатель ЛевДраконов. Он пишет книжку о жизни Григория Игоревича.

Охранник у ворот дома Рязанцева долго молча изучалудостоверение майора Арсеньева, наконец вернул его и сообщил, что Евгений Николаевичуехал полчаса назад.

– Мы договаривались, он сам назначил время, – удивленнозаметил Арсеньев.

– Не знаю. Мне, во всяком случае, он ничего не сообщал овас, и никаких распоряжений я не получал. Позвоните ему.

Арсеньев набрал номер. Механический голос сообщил, чтоабонент заблокировал свой телефон для входящих звонков. Куда именно он уехал икогда собирается вернуться, охранник понятия не имел.

– Попробуйте связаться с шофером, – попросил Арсеньев.

– Евгений Николаевич сам за рулем.

– Хорошо. Я пройду в дом и подожду его.

– Но никого нет дома, – возразил охранник, – может, выприедете позже? Или в другой раз?

Арсеньев пожалел, что не взял у Зюзи санкцию на допрос,конечно, не самого хозяина, об этом речи быть не могло, но хотя бы Лисовой.

– Я должен побеседовать с Лисовой Светланой Анатольевной.Она ведь сейчас здесь?

– Вроде бы, – охранник замялся, потянулся к телефоннойтрубке.

– Она здесь, – заверил его Саня, – и лучше не предупреждатьее о моем приходе. Пусть это будет сюрприз.

– Как это? Почему? – нахмурился охранник.

– Потому, что мне так удобней, – отчеканил Арсеньев.

После долгих препирательств, телефонных консультаций сначальником службы безопасности Егорычем, который в данный момент находился усебя дома, в Москве, Саня ступил наконец на заветную территорию частныхвладений Евгения Николаевича Рязанцева.

Территория была просторная и красивая. Лужайка, покрытаясвежей, аккуратно подстриженной травой, небольшая площадка для гольфа, беседка,увитая плющом, сирень вдоль забора, дикие яблони вокруг дома.

Охранник объяснил ему, что зайти надо с тыльной стороныдома, через заднюю веранду. Там дверь не заперта. Комната Лисовой на третьемэтаже, первая дверь справа от лестницы.

– Но учтите, она тетка нервная, – напутствовал он Арсеньева,– может закатить скандал.

Прежде чем войти на веранду, Саня обошел трехэтажную виллу,выстроенную в строгом английском стиле из розового кирпича, отметил про себя,что проникнуть в дом незаметно и также незаметно покинуть его совсем не сложно.Кроме двух входов, парадного, прямо напротив ворот, и заднего, через веранду стыльной стороны, имелась еще дверь в подвал, утопленная на полметра в землю.Три подвальные окна не были защищены решетками. Вероятно, все надеждывозлагались на высокий каменный забор и вооруженную охрану. Между прочим,напрасно, потому, что от подвальной двери вилась узкая тропинка к забору, непосыпанная гравием и почти незаметная. Собственно, это была даже не тропинка.Просто кто-то вытоптал молодую траву.