колени.

– Черт.

– Что такое?

– Через несколько недель?

– Недели три, не больше.

– Три недели с негнущимися ногами?

– Это не так уж и долго.

– Но сейчас лето.

– А потом мы отправим тебя к физиотерапевту.

Я глубоко вздохнул.

– Вот дерьмо. А это? – спросил я, приподняв загипсованную руку. Настроение стремительно портилось.

– Там не такой серьезный перелом. Снимем через месяц.

– Через месяц? Вот дерьмо.

– Тебе нравится это словечко, да?

– Мне хочется сказать кое-что похлеще.

Он улыбнулся.

– «Дерьмо» – вполне подходит.

Мне хотелось плакать. И я плакал. В основном от злости и разочарования, потому что знал: он скажет набраться терпения. Именно это он и сказал:

– Наберись терпения. Скоро будешь как новенький. Ты молодой и сильный. У тебя прекрасные здоровые кости – я не сомневаюсь, срастутся они на отлично.

Срастутся на отлично. Наберись терпения.

Вот ведь дерьмо.

Он проверил чувствительность в пальцах моих ног, послушал легкие и попросил проследить взглядом за движениями его пальца, прикрыв сначала один глаз, потом второй.

– Знаешь, – сказал он, – то, что ты сделал ради своего друга Данте, – поступок поистине геройский.

– Если честно, мне уже надоело это слышать.

Он посмотрел на меня.

Выражение у него было странное.

– Тебя могло парализовать. Или даже хуже.

– Хуже?

– Да, приятель. Ты мог умереть.

Умереть. Ладно.

– Все постоянно это твердят, док. Но я ведь жив.

– Тебе не нравится быть героем, верно?

– Я сказал Данте, что сделал это не специально. Все посмеялись, решили, что я пошутил. Но это была не шутка. Я даже не помню, как оттолкнул его. Я не говорил себе: «Сейчас я спасу своего друга Данте». Вовсе нет. Просто сработал какой-то рефлекс, как если ударить по коленке молоточком – дернется нога. Так и тут. Оно само.

– Просто рефлекс? Оно само?

– Именно.

– И ты тут ни при чем?

– Иногда такое случается.

– «Иногда такое случается»?

– Ага.

– А я так не думаю.

– Само собой, вы же взрослый.

Он рассмеялся.

– Чем тебе не угодили взрослые?

– Они вечно учат нас жизни. Вечно объясняют, кем быть и как жить.

– Это наша работа.

– Круто, – сказал я.

– Круто, – повторил доктор Чарльз. – Слушай, я знаю, что ты не считаешь себя ни храбрым, ни отважным, – и это понятно.

– Я обычный парень.

– Да, таким ты себя видишь. Но ты спас своего друга, который неминуемо попал бы под машину. Ты это сделал, Ари, не думая о себе и о том, что случится. Ты это сделал, потому что такой ты человек. Вот о чем тебе стоит поразмыслить.

– Зачем?

– Просто подумай об этом.

– Как-то не хочется.

– Ладно. Но просто знай, Ари, люди вроде тебя встречаются редко. Так я считаю.

– Я же сказал, док: просто рефлекс.

Он ухмыльнулся и положил руку мне на плечо.

– Я знаю таких, как ты, Ари. И вижу тебя насквозь.

Я не понял, что он имеет в виду. Но он улыбался.

Вскоре после его ухода ко мне заглянули родители Данте. Мистер Кинтана непринужденно поцеловал меня в щеку. Возможно, для него это было в порядке вещей. Жест показался мне милым, хоть я и немного смутился.

Мистер Кинтана все благодарил и благодарил меня, и я хотел попросить его перестать, но промолчал. Промолчал, потому что знал, как сильно он любит Данте и как счастлив, что тот цел и невредим. А я был счастлив, что счастлив он, оттого и терпел.

Я хотел сменить тему, но говорить было не о чем и чувствовал я себя паршиво. Однако мистер и миссис Кинтана пришли меня навестить, а я мог разговаривать и нормально соображать, – поэтому, несмотря на туман в голове, спросил:

– Значит, вы на год уезжаете в Чикаго?

– Да, – ответил мистер Кинтана. – Данте до сих пор меня за это не простил.

Я пристально на него посмотрел.

– Он все еще злится за то, что я с ним не посоветовался.

Я улыбнулся. Мистер Кинтана продолжил:

– Он не хочет пропускать занятия по плаванию. Сказал, что может год пожить у тебя.

Это меня удивило. Значит, у Данте больше секретов, чем я думал. Я закрыл глаза.

– Все хорошо, Ари?

– Иногда у меня так чешется под гипсом, что я просто с ума схожу. Потому и закрываю глаза.

Его взгляд потеплел.

Я умолчал о том, что каждый раз, когда не могу больше выносить это чувство, я пытаюсь представить себе, как выглядит мой брат.

– В любом случае приятно поболтать, – сказал я. – Помогает отвлечься. – И, помолчав, прибавил: – Значит, Данте на вас злится?

– Ну, я ответил ему, что не могу оставить его на год.

Я представил, каким взглядом Данте одарил отца, и сказал:

– Данте упрямый.

– Весь в меня, – отозвалась миссис Кинтана.

Я улыбнулся. Я знал, что это правда.

– Знаешь, что мне кажется? – продолжила она. – Мне кажется, Данте будет сильно по тебе скучать. Думаю, он поэтому не хочет уезжать.

– Я тоже буду по нему скучать, – сказал я и тут же пожалел о сказанном. Конечно, это было правдой, но не стоило произносить ее вслух.

Мистер Кинтана посмотрел на меня.

– У Данте не так много друзей.

– Мне всегда казалось, что он всем нравится.

– Это правда. Данте всем нравится. Но он всегда был одиночкой. Он часто поступает не так, как все, и всегда таким был. – Мистер Кинтана улыбнулся. – Как и ты.

– Может быть, – сказал я.

– Такого друга, как ты, у него никогда не было. Мне кажется, тебе стоит это знать.

Я не хотел этого знать. И не понимал почему. Но в ответ просто улыбнулся. Мистер Кинтана был хорошим человеком. И он разговаривал со мной, с Ари. А потому, пускай я и не хотел ничего обсуждать, я понимал, что должен потерпеть. В мире не так много хороших людей.

– Честно говоря, я довольно скучный парень. Даже не знаю, что Данте во мне нашел. – Я поверить не мог, что выдал такое.

Миссис Кинтана, все это время стоявшая поодаль, подошла и встала рядом с мужем.

– Почему ты так считаешь, Ари? – спросила она.

– Что?

– Почему считаешь себя скучным?

Боже, – подумал я, – а вот и психолог.

Я пожал плечами и закрыл глаза, хотя, конечно, понимал, что они все равно никуда не денутся… К несчастью, нам с Данте обоим достались участливые родители. Почему они не могут просто оставить нас в покое? – думал я. Почему они не такие, как все, – слишком занятые, слишком эгоистичные, плюющие на своих детей с высокой колокольни?

Я все-таки открыл глаза.

Я знал, что мистер Кинтана хочет сказать что-то еще. Прямо чувствовал. Но он промолчал. Не