Впрочем, тогда это казалось ему вполне разумным. Проект Рубедо был таким важным, таким секретным, таким увлекательным! Казалось логичным принять меры против любой утечки. Все участники были готовы на любые жертвы, лишь бы войти в команду. Но сейчас Эрик Левин ненавидел себя за то, что так легко угодил в расставленные сети, за то, что ему не хватило присутствия духа, чтобы вовремя одуматься. И как бы ни тяжело ему это было сегодня, приходилось признать, что к нему применялись методы обработки, близкие к тем, к каким прибегают в сектах. Конечно же, «Summa Perfectionis» — не секта. Но кое-что общее с сектой у нее есть: здесь, чтобы внушить нужные идеи, стремились поразить воображение и тем самым подавить способность трезво оценивать обстановку.

И теперь, вспоминая прошлое, он понимал, что на каждом этапе было предусмотрено все, чтобы полностью подчинить его организации.

Прежде всего, его завлекли сюда, переоценивая его таланты и расхваливая на все лады это старинное и почтенное научное общество, твердя о первостепенном значении той цели, которую ставит перед собой «Summa Perfectionis». Затем подавили его способность критически оценивать происходящее, перегрузив информацией, вынудив работать без передышки и участвовать в отупляющих заседаниях, отчего он испытывал хроническую усталость… Словом, навязали образ жизни, который не оставлял ему времени обдумать свое положение. На следующем этапе его приучали гордиться тем, что он принадлежит к научной элите и подчиняется выдающемуся человеку, тем самым подогревая в нем чувство сопричастности, затем подтолкнули к разрыву с ближайшим окружением, семьей, друзьями и обществом в целом. Очевидно, подземный комплекс был необходим прежде всего для этого. Правда, ему позволили привезти сюда жену, впрочем, при условии, что она полностью присоединится к проекту, зато отныне он лишился права общаться с кем бы то ни было из внешнего мира. Хотя там, где оказался Эрик, он был в принципе лишен такой возможности.

И в довершение всего они добились того, что он и подумать не мог о выходе из «Summa Perfectionis». Прежде всего потому, что уже отдал проекту слишком много сил и теперь ему не хватило бы духу все бросить, а еще потому, что тяжело было признать свое заблуждение… К тому же выбраться из подземелья было физически невозможно, так что Эрик не понимал, как это удалось Чарльзу Линчу. Если только ему это действительно удалось…

И сегодня, как он ни старался убедить себя, что они здесь во имя высшей и благородной цели, как ни пытался поверить, что они, возможно, меняют мир, пишут Историю, он не мог избавиться от страха. С их методами что-то было не так.

Когда Эрик, как ни в чем не бывало попрощавшись с сотрудниками, вернулся в свою квартиру на другом конце комплекса, он не удержался и доверился жене:

— Каролина, нам надо выбраться отсюда. Что-то здесь нечисто.

— Сядем внутри или на террасе? — спросил Ари, когда они остановились на бульваре перед большим пивным баром.

— Лучше на террасе. Я курю…

Маккензи принял эту новость с облегчением.

— Отлично. Я тоже, — сказал он, подвигая ей стул.

Мари Линч уже оправилась от перенесенного шока. Приставить женщине револьвер к голове и грубо прижать ее к стене — не лучший способ познакомиться, зато теперь она знает: Маккензи не такой, как другие.

Пока они шли по улице Монморанси, выражение лица молодой женщины постепенно менялось. Испуг сменился растущей обидой. Похоже, она была зла на саму себя за то, что так испугалась. Но еще больше она злилась на Маккензи.

— Вас интересует Вэлдон? — спросила она, усевшись за столик.

— В общем, да.

— Вы из судебной полиции?

— Нет.

— А из какой вы службы? — настаивала она.

— Из другой.

Мари возвела глаза к небу:

— Это ясно… Но из какой?

Маккензи вынул пачку «Честерфилда», предложил сигарету молодой женщине, а другую сунул в рот.

— Расскажите, что произошло с вашим отцом, — сказал он вместо ответа.

Мари Линч облокотилась на стол, глубоко затянулась и, опершись подбородком о кулак, выдохнула дым. Она рассматривала собеседника, и в глазах у нее поблескивал вызывающий огонек.

— Раз вы не из судебной полиции, с чего мне вам что-то рассказывать? У вас есть ордер или что-нибудь в этом роде?

Ари улыбнулся:

— Ордер? Думаете, вы в американском фильме?

— А где доказательства, что вы действительно расследуете то же самое дело?

— Их нет. И что с того? — с усмешкой возразил Ари. — Вам бы порадоваться, что легавый интересуется исчезновением вашего отца.

Молодая женщина не нашлась что ответить.

— До чего вы любезны, просто слов нет! — заметила она наконец, устраиваясь поудобнее. — У меня до сих пор рука болит.

— Считайте, что вам повезло, ведь я мог оказаться нервным и всадить вам пулю между глаз. Вам там нечего было делать. Ладно, так вы расскажете мне историю своего отца?

— Чего ради?

— Потому что не хотите, чтобы я доставил вас в участок за нарушение права частной собственности.

— Вы этого не сделаете.

— Поспорим?

Она покачала головой. Словно прикидывала, серьезно ли говорит Ари. И очевидно, решила, что проверять не стоит.

— Все, что я могу вам сказать, — он исчез чуть больше двух месяцев назад. В последнее время у нас были немного натянутые отношения, и сначала я подумала, что он уехал отдыхать, а мне ничего не сказал. На него это не похоже, но в конце концов… всякое бывает. Спустя какое-то время я начала беспокоиться.

— Само собой.

— Я зашла к нему домой, но там все выглядело как обычно. Он, видимо, собрал чемодан и захватил много вещей. Но куда он уехал? И почему никого не предупредил? Словом, я обратилась в полицию.

— Это не объясняет, зачем вы приходили туда сегодня вечером.

— Я же сказала: по-моему, полиция топчется на месте. Вот я и решила поискать сама. С утра покопалась в его компьютере и в записной книжке прочитала, что в день исчезновения у него была назначена встреча с каким-то Вэлдоном. А в его ежедневнике против фамилии Вэлдон я нашла только название улицы и номер дома. Вот я туда и пошла, думала, застану его дома и спрошу, не знает ли он, где мой отец. А вместо этого нарвалась на вас, а вы мне чуть руку не оторвали! Вам-то что…

— А прежде вы о Вэлдоне никогда не слышали?

— Нет, не слышала.

— Ваш отец женат?

— Мама умерла, когда мне было двенадцать.

Ари невольно вспомнил свою собственную историю, но постарался, чтобы в его глазах ничего не отразилось.

— Значит, вы единственный ребенок?