Выехав на улицу Бобур, он рванул к Риволи. Нельзя терять ни секунды. Взломщики — если это они — уже побывали у него дома и наверняка знают, где искать. Долго они там не задержатся. От силы несколько минут. Чтобы их застать, придется поторопиться. Очень поторопиться.

Машин не так много, как бывает в часы пик, но в этом квартале всегда пробки, и надо быть начеку. Рывком поляк подал вправо, вылетел на длинную улицу с односторонним движением и выехал прямо на выделенную полосу для автобусов. Если его и остановят, всегда можно показать удостоверение.

Слева промелькнул высокий одинокий силуэт башни Святого Иакова, Кшиштоф пересек Севастопольский бульвар и на подъезде к аркадам увеличил скорость. Водители провожали его гудками и злобными взглядами, когда он делал рывок прямо на загоревшийся красный свет. Взвизгнув шинами, он промчался мимо Лувра и сада Тюильри. Каждый раз, когда он нажимал на акселератор, перед «бюэля» слегка отрывался от земли. Пригнувшись, он пулей несся в воздушном потоке. На площади Согласия он чудом не сбил вылетевший ниоткуда скутер и едва не выехал на центральную разделительную полосу… Но такими пустяками его не остановить. В СОВЛ их приучали водить любые машины в условиях куда более сложных. Честно говоря, он даже испытывал приятное возбуждение.

На Елисейских Полях Кшиштоф воспользовался шириной проспекта, чтобы вырваться из потока машин и одним махом вылететь на улицу Берри. Толпившиеся перед торговыми пассажами туристы, ошеломленные ревом мотора и скоростью мотоцикла, провожали его взглядом, а какой-то полицейский едва за ним не погнался. Но, прежде чем он успел хоть что-то предпринять, Залевски скрылся за углом.

Он в последний раз нажал на акселератор, чтобы спуститься вниз по забитому машинами проезду, и затормозил так резко, что заднее колесо вычертило на раскаленном асфальте запятую. Въехав на тротуар на углу улицы Д’Артуа, он выключил двигатель, снял шлем и бросился к подъезду.

Наступило время ужина, и все столики в «Сансере» были заняты. Вот уже несколько минут, как Ари закончил свои изыскания о Джоне Ди, а Ирис все не звонила.

Чтобы убить время, он решил освежить в памяти «Изумрудную скрижаль» и сделать кое-какие выписки. Так он поступал всегда: собирал как можно больше информации о предметах, связанных с его расследованием, чтобы иметь о них общее представление. Если он и не получал ответов на свои вопросы, то, по крайней мере, находил пищу для размышлений.

Он отыскал несколько статей, так или иначе касавшихся «Изумрудной скрижали». Как часто бывает, когда речь заходит о герметизме, реальность трудно было отделить от вымысла. Похоже, склонность герметистов представляться одержимыми уходит в глубину веков, а история их полна мистификаций, затрудняющих поиски. Для них это был способ отпугнуть профанов, дабы открывать свои тайны лишь истинным посвященным. Ари же усматривал в этом лишнее доказательство полного отсутствия научной точности и желание прикрыть свои фантазии псевдонаучной терминологией. И все-таки он попытался прояснить для себя хоть что-то.

По легенде, «Изумрудная скрижаль» — камень, на котором некогда высекли учение Гермеса Трисмегиста, известного как основоположник алхимии (отсюда и слово «герметический»). Эту табличку якобы нашли в его могиле. А так как Гермес Трисмегист, что буквально означает «Трижды великий», — греческое наименование египетского бога Тота, и, следовательно, он персонаж мифический, такому скептику, как Ари, нетрудно было прийти к выводу, что табличка, как и сам бог, никогда не существовала.

Таким образом, происхождение этой таблички не более чем еще одна мистификация в истории герметизма. Впрочем, это не важно. На данный момент Маккензи вовсе не стремился подвергнуть сомнению ее подлинность, он всего лишь хотел понять, почему ею интересуется Доктор. И в частности, существует ли связь между ней и Вилларом из Онкура.

Он вздохнул и снова взялся за выписки.

«Изумрудная скрижаль» — краткий аллегорический текст, смысл которого по меньшей мере туманен… Наиболее известен его латинский перевод, начиная с XII века появившийся во многих произведениях, повторяющих друг друга. С тех пор он был объектом многих комментариев, а так как его содержание достаточно туманно, толковали его на все лады.

Ари стал перечитывать французский перевод, хотя в общих чертах был с ним знаком: ему уже не раз представлялся случай в него заглянуть.

Истинно — без всякой лжи, достоверно и в высшей степени истинно. То, что находится внизу, соответствует тому, что пребывает вверху; и то, что пребывает вверху, соответствует тому, что находится внизу, чтобы осуществить чудеса единой вещи. И так все вещи произошли от Одного посредством Единого: так все вещи произошли от этой одной сущности через приспособление. Отец ее есть Солнце, мать ее есть Луна. Ветер ее в своем чреве носил. Кормилица ее есть Земля. Сущность сия есть отец всяческого совершенства во всей Вселенной. Сила ее остается цельной, когда она превращается в землю. Ты отделишь землю от огня, тонкое от грубого нежно, с большим искусством. Эта сущность восходит от земли к небу и вновь нисходит на землю, воспринимая силу высших и низших (областей мира). Так ты обретаешь славу всего мира. Поэтому от тебя отойдет всякая тьма. Эта сущность есть сила всех сил: ибо она победит всякую тонкую вещь и проникнет всякую твердую вещь. Так сотворен мир. Отсюда возникнут всякие приспособления, способ которых таков (как изложено выше). Поэтому я назван Трижды величайшим, ибо владею тремя частями вселенской Философии. Полно то, что я сказал о работе произведения Солнца.[29]

Ари невольно прыснул и, качая головой, перечитал текст. Он представил себе глумливую ухмылку приколиста, еще в XII веке измыслившего весь этот напыщенный бред, который почти тысячу лет спустя все еще пытаются истолковать. Надо думать, он и мечтать не мог о таком успехе. Да и то сказать, нашлось немало комментаторов этой мистической ахинеи, в том числе знаменитых.

Так, Роджер Бэкон в XIII веке усмотрел в ней аллегорический конспект Великого Делания. А в 1930 году Андре Бретон написал Второй манифест сюрреализма, вдохновляясь «Изумрудной скрижалью».

Ари бегло просмотрел кое-какие основные истолкования «Изумрудной скрижали» из тех, что сумел найти. Большинство специалистов видели в ней нечто вроде инструкции для изготовления философского камня. Более изощренные утверждали, что текст скорее относится к глубинной сущности всякой вещи, к тому, что алхимики называют квинтэссенцией… «Вершиной совершенства?» — подумал Маккензи. Но нигде он не нашел и намека на Виллара из Онкура.

Взглянув на различные изображения «Изумрудной скрижали», он заметил, что кое-где над ними помещен известный латинский акростих: «Visita Interiora Terrae Rectificandoque Invenies Occultum Lapidem»,[30]семь первых букв которого образуют слово VITRIOL. Некогда им обозначали серную кислоту, то есть одно из веществ, открытых… Джабиром ибн Хайяном.