Секундная пауза показалась ему вечностью. Ксения небрежно расслабила пальцы, и бумажка упала на стол; ее тут же подхватил сквозняк и, как нарочно, понес в сторону Максима. Приземлилась она в нескольких сантиметрах от его правой туфли. На обрывке салфетки из бара коряво черной шариковой ручкой был написан номер мобильного телефона, а ниже шли слова: «Скоро увидимся, красавчик. Джина». И в довершение всего – вульгарный отпечаток губ в красной помаде. Поцелуй.

«Ядрена вошь! Какого хрена?! Как я мог про это забыть?!».

Максим еле сдержался, чтобы не садануть ногой по вазе, стоявшей в гостиной на мраморном полу. Он бы с превеликим удовольствием проехался по ней каблуком, разбивая вдребезги. Хоть бы один пинок, один маленький удар – и уже стало бы лучше.

«Держи себя в руках, спокойствие».

Вот и промахнулся!

Нет.

«Ваза… так хочется въехать по ней туфлей…».

Но вместо этого Максим медленно нагнулся и поднял клочок салфетки с пола. Прошел к столу.

– Я могу…

– Не надо. Не хочу слышать, понял? Не хочу! Ты достаточно кормил меня ложью все это время, а я как дура, как последняя дура старалась верить тебе, потому что я хотела верить тебе. Но я не желаю больше слышать твоих оправданий и объяснений! «Я могу объяснить все… Пожалуйста, дай мне минуточку, чтобы объяснить…». Бла… Бла… Бла… Не надо… Не надо больше кормить меня своими оправданиями и объяснениями.

– Ксения, да уймись ты, пожалу…

– Нет! Не хочу!

– Послушай…

– Я устала от твоих обманов и твоих объяснений. Это уже не в первый раз и, я уверена, не в последний. Ты только что занимался со мной любовью, я… я смотрела в твои глаза и говорила о любви. Ты обнимал меня, но одновременно, одновременно… – тут на глаза Ксении навернулись слезы, отчего они заблестели, как чешуя рыбы при солнечном свете в синеве океана, – обманывал! Как я заблуждалась! Мне трудно, но я должна это сделать, у меня не остается выбора. Ты сам подтолкнул меня к этому.

Неужели все это происходит наяву?

Максим сделал короткий шаг по направлению к жене. Та вдруг резко выпрямилась на стуле, затем встала. Он напрягся, все его тело съежилось в какой-то комок отчаяния, слова застряли в горле, как маленькие рыбные косточки.

– Ты сам подтолкнул меня к этому, – повторила Ксения, стоя перед ним и вытирая мокрые глаза рукавом сатинового халата.

Даже сейчас, находясь на грани истерики, она была красива. Ее еще влажные после душа волосы небрежно растрепались, бледно-розовые губы слегка подергивались от нервного возбуждения. Он не знал, что сказать, то есть знал, но не мог все собрать воедино и осмысленно объяснить. Ощущения перемешались, и в голову лезла всякая всячина. Все это окутывало его мозг каким-то туманом и не давало сосредоточиться. Может, он знал, что надо было сказать, как объяснить, но сейчас его разум не мог охватить всего. Он просто стоял и смотрел на жену, и он знал самую главную правду. Он знал, что он ее…

– Любимов… – слова вперемешку со всхлипами врезались в него, рассеивая туман, – я пойду в спальню на какое-то время, не поднимайся туда, не иди за мной. Дай мне побыть одной.

Ксения поправила волосы и быстро побежала вверх по лестнице.

Дождь усилился и с еще большим усердием забарабанил в окно – нет, скорее стал с размаху ударять по окну, по карнизу, по крыше и стенам. Казалось, их дом поместили под Ниагарский водопад, и скоро все утонет к чертовой матери.

Максим так и продолжал стоять между кухней и гостиной. Неизвестно, сколько прошло времени, но вот он, наконец, очнулся и вновь посмотрел на помятый клочок. Он не был любителем выпить и не любил спиртное, но сейчас подошел к встроенному в стене бару и, налив себе двойную порцию водки, осушил все одним огромным глотком. Алкоголь обжег горло, затем грудь. Легче не стало. Повторил глоток. Да к черту эту выпивку! Усевшись за стол, он потер ладонями вспотевшее лицо. Как он мог забыть про эту проклятую бумажку, почему не выкинул? Потому что она не играла никакой роли, это было неважно, это было ерундой.

Промахнулся!

Нет!

Это ничего не значит, ничего не доказывает, абсолютно. Да, на самом деле за ним водились небольшие грешки, но не те, о которых можно было бы подумать. Странные сообщения, поздние звонки. Иногда, когда Ксения отвечала на звонок по его мобильному, она «слышала там дыхание какого-то человека женского пола», – таковы были ее слова. Время от времени – неоправданные задержки на работе и запах духов, женских конечно, за воротом дорогой рубашки. У него есть деньги, он привлекателен внешне. Да, да, иногда он встречался с дамами, иногда позволял себе пообщаться, посидеть немного в баре или в ресторане. Максим многим нравился, женщины не скрывали этого, и изредка, да, изредка, он позволял себе побыть с ними, но только для общения. Это «НО» большими буквами, красными чернилами было нарисовано на холсте правды. Как только он замечал, что все заходит слишком далеко, он обрывал отношения; обрывал он их и в том случае, если та, другая не принимала его условий, которые он выдвигал сразу, не скрывая: «Я женат».

Зачем все это было?

Хотя что с того? Другие, например, напиваются втихаря от жены или набивают ноздри белым порошком через грязные купюры. Некоторые ненавидят своих жен и попросту используют их в своих целях. Многие изменяют на самом деле, а кто-то – еще хуже, с другими мужиками. Но он-то ничего такого не делал!

Промахнулся!

Нет.

Ведь он просто общался, вот и все. Зачем это ему было нужно? Чтобы удовлетворить что-то в себе, какую-то частичку своей души?

Может быть. Отыскать ту искорку, которую иногда ищешь в темноте, как светильник, но, зажигая его, осознаешь, что все-таки было приятней в гуще темноты.

В этом нет ничего порочного. Нет ничего очень плохого. Да, наверное, такое поведение можно назвать эгоистичным, а его самого – приверженцем гедонизма. Как угодно, но это не было изменой. Это ни в коем случае не выражало его сути. Тогда зачем он тратил время на все эти бессмысленные занятия?

Максим посмотрел на мокрое окно с мириадами капелек на прохладном стекле. Дождь продолжал выдавать барабанные баллады Ульриха по карнизу. Удары отдавались в висках, пульсируя дрожью выпитой водки. Тут в первый раз он вытянул эту мысль, как толстый жгут из своего сознания, из глубины, которая пряталась за разумом.

– Может, я просто хотел убедиться?

– Убедиться в чем?

– В том, что я на самом деле могу найти… Может, я этого хотел. Может, я просто в этом нуждался.

– Ты сомневался в любви Ксении?

– Нет, нет, нет, нет, нет… я не сомневался. Я просто хотел… не то чтобы доказать самому себе, просто…

– Просто что? Чего ты хотел? Говори.

Монолог в его собственном разуме принял форму диалога, и он мог уже различать мысленно силуэт своего другого «Я».