— Ничего подобного. Я увидел здесь свет и вошел. Что касается ужина, то я от него тоже отказался.

— Пожалуйста, оставьте меня одну!

— Я сам должен был привести тебя сюда. Еще вчера. Но думал, что тебе нужно время.

— Индюк тоже думал, да в суп попал! — ответила ему любимой поговоркой тетушки Гридиссы Али и затуманенными от слез глазами посмотрела на небольшой письменный стол, за которым, очевидно, старшая сестра и писала ей письма. Каждое из тех, что бережно хранила младшая. Больше их не будет, потому что там, куда ушла Рона, не работает почта.

— Успокойся, прошу тебя! — Ристон сделал шаг к ней, затем еще один. На ее плечи легли его ладони, но Алита тут же отпрыгнула от него, точно кошка, наступившая в лужу.

— Я хочу увидеть ее могилу, — произнесла она, вытирая щеки и уже не заботясь о том, какой покрасневшей и заплаканной выглядит.

— Хорошо.

— Почему вы не женились снова? — решилась спросить Али.

— Ждал тебя, — ответил он и вышел, оставив ее стоять посреди комнаты.

— Я буду колючим чертополохом, — прошептала она одними губами, глядя на прикрытую дверь. — Жгучей крапивой, горькой полынью… Но не стану вашим диким шиповником!

Алита накрепко заперла дверь на засов, которым, судя по тугому скрипу и приложенным усилиям, не пользовались уже очень давно. Как и всей этой комнатой. Та осталась без хозяйки, и, хотя пыль тут, видимо, все же вытирали, а предметы обстановки выглядели почти новыми, ощущение запустения, заброшенности, одиночества не проходило. Оно будто впиталось в оклеенные светло-бежевыми обоями стены, невидимой печатью лежало на оконном стекле, дымкой витало в воздухе. Али чувствовала его и принимала, потому что в ее душе после того, как не стало Роны, владычествовало то же самое.

Она не знала, сколько прошло времени, пока слезы не высохли, а руки не перестали непроизвольно вздрагивать. Поднявшись с пола, где сидела, прислонившись спиной к двери, из-за которой не доносилось ни звука, Алита принялась методично и последовательно, не пропуская ничего, обыскивать спальню. Открывала ящички письменного стола и отделения гардеробного шкафа, ощупывала поверхности, где мог оказаться тайник, перетряхивала одежду, все еще слабо источающую аромат ромашки. В письмах сестра не обманывала — здесь ей не отказывали в роскоши. Самые изысканные ткани и фасоны платьев, которые и в столице-то стоили целое состояние, тончайшее постельное белье, шкатулка, полная дорогих украшений.

Али повертела в руках коралловый браслет, должно быть, специально изготовленный под тонкое запястье. Нежные ручки Роны не выглядели подходящими для грубой работы, однако она усердно трудилась. Так же, как девушки из простых семей, живущие в том же районе, что и сестры Дален. Но, как бы ни походили они на тех, все равно оставались другими. У них было знание о том, кем являлись их предки, а также магия.

Способности, проснувшиеся в них, не имели какой-то отдельной направленности и казались гибкими, как глина, из которой можно слепить все, что угодно. Именно потому, уже поступив в академию, обе оказались вольны выбирать то, что им по душе. Разумеется, боевую магию девушки изучали не в таком объеме, как молодые люди, но с тех самых пор, как решила работать в Службе Правопорядка, Алита уделяла ей особое внимание. Она прекрасно знала, что должна ценить собственную магическую энергию и не расходовать ее впустую на легкомысленные фокусы, как порой делали другие студентки. По той же причине всю работу по дому, даже самую неприятную и хлопотную, Али предпочитала выполнять сама, не прибегая к бытовой магии, соблазн воспользоваться которой иногда все же возникал.

Последствия магического истощения показали, что эти меры предосторожности не напрасны. Если бы не ее осмотрительность в использовании своих сил, те иссякли бы куда быстрее, и тогда из клиники она могла выйти полностью лишенной их, то есть самым обычным человеком, неспособным и свечку зажечь без спичек. Или, как сказал доктор Глоу, не вышла бы вообще.

Но у Роны необходимости для подобной предусмотрительности не имелось. Сестра дышала магией и тратила ее так же легко, как нежные улыбки, заливистый смех, лукавые взгляды. Наверное, и здесь она оставалась такой же, как и в столице.

Может быть, даже была счастлива.

Поймав себя на этой мысли, Алита горько усмехнулась своему отражению в зеркале. Счастлива? С таким мужем, как Киллиан?

Отражение казалось бледным и размытым, точно вместо зеркального стекла перед ней находилась морская вода. Али сделала шаг вперед, приложила ладони к прохладному стеклу и закрыла глаза. Поток искрящегося волшебства, издавна свойственный этим предметам, свободно потек сквозь нее, не находя препятствий, ведь она сама впустила его в себя.

«Покажи мне, что ты видело», — мысленно попросила Алита, обращаясь к зеркалу.

Сначала перед внутренним взором предстала лишь непроглядная темнота, но постепенно она начала рассеиваться. А затем появилась Рона. Она сидела у зеркала, расчесывая волосы перед сном. Рыжие пряди казались восхитительным золотым руном, изящные руки с зажатым в одной из них костяным гребнем скользили легко и плавно, женственными движениями, свойственными старшей сестре и не доставшимися младшей. Али нередко чувствовала себя неловкой и угловатой, что становилось особенно заметным в присутствии Роны, которая двигалась с грацией умелой танцовщицы.

Молодая женщина перед зеркалом была одета в обшитую тонким кружевом просторную ночную сорочку, скрывающую фигуру от плеч и до пят. Но в какой-то момент, когда сестра склонилась, чтобы взять что-то с туалетного столика, мягкая ткань натянулась. Всего на несколько мгновений, но…

Темнота снова сгустилась. На смену короткому видению пришла головная боль, мучительная, разрывающая виски. К горлу подступила тошнота. Это являлось обычным следствием при выполнении такой работы. Несколько раз, если в комнате убитых оказывалось большое зеркало, Алите приходилось заниматься этим по службе. В академии подобную практику не преподавали. Альд Кирхилд сам научил ее.

Али отступила, села на край кровати, подтянула колени к груди. Постепенно боль унималась, и желудок уже не подпрыгивал от каждого вздоха с риском извергнуть все содержимое на ковер. Так бывало и прежде, но сейчас ощущения казались в несколько раз хуже. Ведь те люди в зеркалах, пусть и перешагнувшие порог земной жизни, оставались чужими. А сейчас перед ней возникло, не видя и не зная о ее присутствии, родное лицо. Всего лишь воспоминание, сохраненное в гладкой, отражающей поверхности, но какое живое! Почему его нельзя взять за руки, обнять, сказать хотя бы несколько слов?

А еще — Алита видела собственными глазами — Рона ожидала ребенка. Малыша, который так и не появился на свет. Почему сестра не рассказывала новость? Не написала ни в одном из писем! И никто из обитателей дома также не спешил поделиться информацией с сестрой покойной. Может быть, они считали, что она и так обо всем знает? Что теперь делать с обнаружившимся фактом?