свои тела! Если вы изгоните демонов, мы их уничтожим, я обещаю! Вы освободитесь! Но вы должны попытаться!

Крики постепенно умолкли, и наступила полная тишина. Люси парила в темноте, ничего не видя и не слыша, не понимая, где находится. Она зашла дальше, чем когда-либо прежде, обращалась к тем, с кем никогда не разговаривала. Люси не знала, сможет ли вернуться обратно. Она взглянула на звезды, которые на самом деле не были звездами, и произнесла:

– Мы нуждаемся в вас. Нефилимы нуждаются в вас. Мы так долго боролись.

Чувствуя, что сознание покидает ее, Люси прошептала:

– Прошу, возвращайтесь к нам, прошу вас…

А потом ничего не стало.

35. Окрыленный молниями

Но глянь! Свирепый Мститель отозвал

К вратам Небес карателей своих.

Палящий ураган и серный град,

Нас бичевавшие, когда с вершин

Мы падали в клокочущий огонь,

Иссякли. Молниями окрыленный

И гневом яростным, разящий гром

Опустошил, как видно, свой колчан,

Стихая постепенно, и уже

Не так бушует[69].

Джон Мильтон, «Потерянный рай»

Корделия бежала.

Она выбежала из северного трансепта, обогнула гробницу Эдуарда Исповедника и очутилась посередине нефа. Справа находились хоры – два ряда длинных скамей, расположенных друг напротив друга. Слева располагался алтарь.

На алтаре, в коронационном кресле, расселся Велиал. Он сидел неподвижно, подпирая голову рукой, и пристально смотрел на нее.

Держа Кортану перед собой, словно золотой щит, девушка двинулась к алтарю. Она держалась прямо, постаралась придать лицу бесстрастное выражение. Пусть Велиал смотрит, как она приближается. Пусть гадает, почему Корделия так спокойна, что она задумала.

Пусть боится. Она надеялась, что демон боится.

Сама Корделия не боялась. Уже не боялась. Она вообще ничего не чувствовала. Знала, что произошло, слышала об этом от Мэтью еще в Эдоме. Но не могла представить себе, как это будет в действительности. До того момента, когда, выйдя из-за колонны, направилась к главному алтарю Вестминстерского собора, словно шла на собственную коронацию. До той поры, пока не взглянула на трон и не увидела на нем Джеймса.

Джеймс. Корделия ни на минуту не забывала, кто перед ней на самом деле, но все же ей мучительно захотелось взбежать по ступеням на алтарь и обнять его. Ей казалось, она почувствует, что обнимает Джеймса; его сердце будет биться точно так же, как билось бы сердце Джеймса. Его тело будет таким же горячим, сильным, его волосы будут на ощупь как шелк; когда он заговорит, у него будет голос Джеймса.

Или нет? Корделия не знала. Он попросил Мэтью стать его голосом; неужели это означало, что голос Джеймса умолк навсегда? Что она не услышит больше, как муж повторяет: «Маргаритка, моя Маргаритка…»

Он улыбнулся.

Корделия почувствовала себя так, словно ее ударили по лицу.

Лицо Джеймса – лицо, которое она без труда могла представить, зажмурившись, этот нежный рот, высокие скулы, сияющие золотые глаза – превратилось в дьявольскую гримасу, выражавшую смесь ненависти, страха, презрения и… удовольствия. Она подумала, что такое удовольствие, наверное, испытывает школьник, отрывающий крылышки насекомому.

И глаза у него больше не были золотыми. Глаза Велиала на лице Джеймса имели неприятный грязновато-серый цвет и напоминали потускневшие серебряные монеты.

Он поднял руку.

– Стой, – произнес он голосом, который совершенно не походил на голос Джеймса, и Корделия… остановилась. Девушка не желала подчиняться Велиалу, но перед ней вырос невидимый магический барьер, и она не в состоянии была больше сделать ни шага. – Этого достаточно.

Корделия поудобнее взялась за эфес. Девушка чувствовала, что меч подрагивает в ее руке; он знал, с какой целью они пришли сюда.

– Я хочу поговорить с Джеймсом, – сказала Корделия.

Велиал ухмыльнулся. Эта гнусная ухмылка ничем не напоминала улыбку Джеймса.

– Что ж, – бросил он, – каждый из нас чего-то хочет.

Демон щелкнул пальцами, и откуда-то сбоку, из тени, возникла кошмарная фигура – оживший труп, пожелтевший скелет, скаливший зубы. Он был одет в митру архиепископа и полусгнившую ризу, которая когда-то была богато расшита золотом; сквозь дыры Корделия видела ребра, с которых свисали клочья высохшей плоти. В руках скелет нес золотую корону, украшенную разноцветными камнями. Ей почему-то вспомнилась пьеса, которую разыгрывали на сцене Адского Алькова, толпа, аплодирующая гротескной коронации…

– Я, например, – продолжал Велиал, – хочу, чтобы Саймон де Лангем короновал меня, после чего я стану королем Лондона.

Мертвый архиепископ пошатнулся.

Велиал вздохнул.

– Бедняга Саймон; нас постоянно прерывают твои слабоумные друзья. А теперь нам помешала ты. – Взгляд серебряных глаз скользил по лицу Корделии, как струя грязной воды. – Не могу сказать, что это была коронация моей мечты.

– Не понимаю, зачем тебе вообще понадобилась коронация, – заметила Корделия. – Мне казалось, что такие вещи, как благородное происхождение и титулы, имеют значение только для простых людей.

Она не собиралась оскорблять демона, но, к ее изумлению, Велиал гневно оскалился.

– Вот как, – прошипел он, – позволь напомнить, что я Принц Ада. Ты хочешь сказать, что, по-твоему, этот титул ничего не значит?

«Да», – подумала Корделия, но промолчала.

– Будучи Принцем, я не собираюсь отказываться от титула, поэтому мне необходим другой, более высокий, – рявкнул он, удобнее устраиваясь в кресле. – А кроме того, в этом ритуале заключена магия. Он укрепит мою власть над Лондоном, а потом и над всей Англией. А после этого… кто знает? – Велиал счастливо улыбнулся, снова придя в хорошее настроение. – С этим новым телом для меня нет ничего невозможного. Нет такого царства на Земле, которое не пало бы передо мной, если я пожелаю этого.

Он помотал головой, и шелковистые черные кудри Джеймса упали ему на лоб. Корделии стало нехорошо.

– О, Джеймс несчастен. – Он хихикнул. – Я это чувствую. Встреча с тобой для него мучительна, уверяю тебя. Это так чудесно! Я не перестаю удивляться, как вы, человеческие существа, чувствуете боль. Речь не о физической боли, конечно, – это всем хорошо знакомо и так скучно; я говорю о душевных страданиях. О мучениях, которые приносят эмоции. В этом отношении вы уникальны среди остальных животных.

– Говорят, что ангелы плачут, – сказала Корделия. – Но, наверное, ты успел забыть, каково это.

Велиал прищурил серебряные глаза.

– Кстати, насчет физической боли, – продолжала она. – Раны, которые тебе нанесли Кортаной. Те, что нанесла тебе я. Они ведь еще кровоточат, верно?

Откуда-то сверху, из-под потолка, донеслось хлопанье крыльев. Корделия, подняв голову, успела заметить, что под арку влетела сова.

– Эти раны, – сказала девушка, – никогда не затянутся. Они будут терзать тебя вечно.

Она повернула меч