– Так как насчет курицы? – нахально оперся на плетень волхв.

– Отойди, пес! – разозлилась старуха. – Забор повалишь.

– Не забор и был, – обиделся Войтигор. – С твоих-то доходов могла бы и получше оградку сладить.

– Ла-адно, – махнула рукой бабка. – Вечером зайди, ужо угощу похлебкой.

Невыгодно ей было ссориться с Войтигором, изредка – да хотя бы и изредка – все же поставлявшего клиентов.

– Вот и славно. – Волхв повеселел. – Поди, наврала парню с три короба?

– Ничего и не наврала. – Старуха закашлялась. – Обсказала все как есть, чистую правду.

– Ага, знаем мы твою правду, – с усмешкой поддел Войтигор. – Ну, тогда до вечера, Каргана. Не пойдешь уж больше на торг?

– Не пойду, – хмуро отозвалась задетая за живое старуха. – Как пойдешь на похлебку, лепешек там прикупи, не пекла я лепешек, не с чего.

«Не с чего тебе, как же!» Волхв скептически ухмыльнулся, но вслух ничего говорить не стал, опасаясь, как бы бабка не передумала и не лишила его обещанной похлебки. Простился до вечера, да и зашагал себе прочь, к торгу, мало ли, еще чего-нибудь запромыслить удастся? Эх, колпачников бы раскрутить… Но – опасно, да и напарника пока нет.

После ухода Войтигора старуха еще долго не могла успокоиться. «Наврала»! Как же! Все обсказала, как было… Вернее, как догадалась сама, пообщавшись вчера в корчме с пьяным варягом Стемидом, давним своим знакомцем.

Ранним утром над Днепром клубился туман, почти полностью скрывавший готовые к походу ладьи. Молочно-белый, плотный, он окутывал пристань настолько плотно, что идущим к судам воинам приходилось внимательно смотреть под ноги.

Стройными, закованными в светлые кольчуги рядами шла княжья дружина – вначале старшая, бояре, затем гриди и уж потом только «отроки» – «детские». Гремели дудки и бубны, и множество киевлян, несмотря на туман, высыпали с Подола – к пристани, посмотреть и проститься с дружиной.

– Эй, Корчема, губу-то подбери, потеряешь! – подначивали киевляне знакомцев. Плакали, прощаясь с любимыми, девушки, а вездесущие мальчишки, чтобы лучше видеть, забрались на деревья.

– Князь! Князь! – вдруг закричал кто-то, и вся пристань отозвалась одобрительным гулом.

Жители Киева любили Олега. Хороший князь, сильный и, главное, справедливый, хоть и варяг. Налогами зря не примучивал, от хазар да печенегов оборонял, дружину водил в ромейские земли. Чего еще нужно от князя? К тому же в Киеве и подвластных землях навел строгий порядок, всех подчинил одному закону – «правде», волхвам хвосты поприжал. Уже мало кто и вспоминал, как страшно было жить при Дирмунде-Дире. Быстро забывают плохое люди, как, впрочем, и хорошее.

Под приветственные крики Вещий Олег сошел с белого коня, бросив поводья слуге, повернулся, поцеловал в уста супругу и малых детушек. Перед тем как подняться на крутой борт ладьи, поклонился славному граду Киеву. Хорошим князем был Олег-Хельги, давно такого не было. Подошли для прощания тиун Ярил Зевота в зеленом, обшитом золотой нитью, кафтане и воевода Хаснульф в красном плаще и блестящем шлеме, оставленный Олегом оборонять при нужде Киев. Сказав им на прощание несколько слов, Хельги взошел на корабль, почувствовал, как закачались под ногами крепкие доски на днепровской волне. Захолонуло сердце, почудилось вдруг, что ступил на драккар – пенитель морей. Хотя, конечно, не драккар то был, лодейка, хоть и вместительная, на тихоходная, с плоским, удобным для волоков, дном. Да, не перевалить драккару через волоки, да и реки – не Днепр или Волхов, другие – тоже не для него.

Сквозь разрывы облаков проглянуло солнце, засверкало в золоченых фигурах на носах ладей, на шлемах и копьях дружины. Взвились вверх златотканые – синие и красные – стяги, снова оглушительно затрубили рожки, и княжеский флот медленно отвалил от причалов под прощальные крики жителей Киева.

Стоявший на корме идущего вслед за княжеским судна Вятша оглянулся и тронул за плечо Твора – отрок все же упросил взять его с собой.

– Видишь те большие неповоротливые суда?

Твор кивнул.

– То ладожские купцы, варяги… Тоже отплывают. Вишь, потянулись за нами.

Отрок вздохнул. Купеческих кораблей набралось около двух десятков, и на каждом – на каждом! – вполне могла находиться похищенная Радослава. Если, конечно, не обманула ведунья. Вроде бы не должна – Твор поежился, – гадала на совесть.

– Ничего, – подбодрил мальчика Вятша. – Отыщем мы твою Радославу. Отыщем.

Подул попутный ветер – на ладьях поднимали мачты, ставили паруса. Потянулись по правому борту знакомые места, по левому – из-за дальности – и не разобрать ничего было. Суда медленно вышли на середину реки, поплыли быстрее, оставляя за кормой белые буруны. Закричали, закружили над мачтами чайки.

– Ну, да помогут нам боги, – уходя в разбитый на корме шатер, улыбнулся Хельги. – Лоцманам укажите – пусть место для стоянки выбирают загодя, пока не стемнело.

– Укажем, княже.

Хельги сбросил плащ и кольчугу. Лег в шатре на кошму и сразу же уснул под мерное плесканье волн, сказалась усталость – так и не спали в эту ночь, все говорили с Ярилом да Хаснульфом. Толстяк Хаснульф хоть и не великого ума воевода, однако ж в верности его были случаи убедиться. Да и решителен, случись что, не побоится прибегнуть к силе, для того и оставлена в Киеве почти треть дружины. В основном старые, заслуженные воины. Молодежь – гридей да «детских» – князь взял с собой. Пусть посмотрят на дальние края, пусть осознают – все это, от Киева до Ладоги, – теперь их, общая на всех, держава, которую надобно при нужде суметь защитить. Улыбаясь, спал в шатре князь. Ласково плескали волны. Разогнав туман, сверкало в синем небе ясное солнце. Кормчие на ладьях внимательно вглядывались в изломанную линию берега – коварен Днепр-батюшка, не ровен час, мель или подводные камни.

За княжьей дружиной медленно плыли широкие корабли купцов. Где-то в середине затесался меж ними и «Черный лебедь» – судно Гнорра Ворона. Вместительное, с глубоким трюмом. На дощатой палубе, тщательно укрытые от непогоды рогожей, были разложены приобретенные на киевском торге товары – яркие восточные ткани, золотая и серебряная посуда, тонкое цветное стекло, пахучие пряности. В трюме же содержался товарец иного сорта – рабы, которые достались Ворону почти задаром – не считая того, что было уплачено Стемиду.

Продать их в Упсале или Скирингсалле – вот и окупится плаванье. На севере любят красивых дев, правда, там такая одна, зато красавица! За такую не жаль отдать и последнее.

Гнорр потянулся. Поднырнув под поставленным парусом, прошел на нос, посмотрел на идущие впереди ладьи, ухмыльнулся. Хоть и не дошел до ромейских