Так оно и было: северовьетнамцы изолировали одну за другой позиции ВСРВ и ровняли их с землей, используя свои 122-мм гаубицы с дальностью стрельбы почти 22 км и 130-мм пушки с дальностью стрельбы 27 км и демонстрируя полное равнодушие к собственным потерям. Они вели активные радиоигры, глуша радиосвязь противника и транслируя свои пропагандистские передачи: северяне и южане обменивались оскорблениями на общем языке. Южновьетнамские морские пехотинцы приходили в замешательство, когда слышали боевые приказы, передаваемые женским голосом. Один командир отделения ВНА рассказал, что заставил своих людей обшарить поле боя в поисках брошенных гранатометов М-79 «Тамперов» и тут же попрактиковаться в их использовании: «Мы добились довольно высокой меткости»[1175]. Уже через час они обрушили град 40-мм гранат на колонну ВСРВ, обратив южан в бегство. Когда воцарилась полная тишина, северовьетнамцы осторожно вышли на шоссе, чтобы подсчитать вражеские трупы, лежавшие на дороге среди брошенных грузовиков с все еще работающими двигателями.

Майор ВСРВ Чан Нгок Хюэ был представлен к званию полковника, после того как северовьетнамцы разгромили позиции его батальона на высоте 660. После шквального минометного обстрела, в ходе которого Хюэ получил осколочные ранения и лишился нескольких пальцев, северовьетнамцы пошли в атаку. В конце концов он приказал своим оставшимся в живых людям — одному капитану и 60 рядовым — отступить. Сам Хюэ попал в плен. Его конвоировали по тропе Хо Ши Мина, не оказав никакой медицинской помощи — в его открытых ранах копошились насекомые и черви. Когда он оказался в ханойской тюрьме, ему было 29 лет, и следующие 13 лет он провел в плену, как и сотни других его соотечественников, участвовавших во вторжении в Лаос. Чтобы создать видимость успеха операции, Тхиеу лично приказал инсценировать символическое «взятие» Чепоне — конечного пункта вторжения. 3 марта американские вертолеты доставили в предместья несколько южновьетнамских подразделений, которые после ожесточенного сражения вошли в город, но были оттуда быстро вытеснены, а затем эвакуированы.

Пока южновьетнамские солдаты проливали кровь на полях сражений, их генералы погрязли в привычной грызне и бездействии. Командующий I корпусом генерал Лам словно впал в паралич, командующий воздушно-десантными войсками отказался обсуждать с ним ход операции, а командующий южновьетнамской морской пехотой ни разу не покинул пределы Сайгона. Полковник ВСРВ Нгуен Зюи Хинь с горечью писал, что «в ходе операции [„Ламшон 719“] разногласия между некоторыми командующими ВСРВ достигли степени неподчинения. Президент Тхиеу и генерал Вьен не могли об этом не знать, но ничего не предпринимали… вероятно, потому что эти генералы считались оплотом режима». В районе боевых действий пятеро из девятерых командиров воздушно-десантных батальонов были убиты или ранены, но один, целый и невредимый, забрался на борт медэвака и эвакуировался в тыл. 27 марта на совещании КОВПВ Фред Вейанд сказал, что пришло время признать тот факт, что весь мир рассматривает «Ламшон 719» как поражение: «У нас очень, очень серьезная проблема с общественным мнением, психологическая проблема»[1176]. Абрамс, как всегда, обрушился с обвинениями на журналистов; особо сильную неприязнь он испытывал к Глории Эмерсон из The New York Times, называя ее «большой кобылой, а не женщиной»[1177]. Об отношениях между американцами и южновьетнамцами он отзывался почти с отчаянием: «Между нами огромная культурная пропасть, которую мы порой не в силах преодолеть»[1178].

Первые южновьетнамские подразделения покинули Лаос еще 3 марта, и на протяжении всего месяца продолжалось постепенное отступление, в конце концов превратившееся в хаотичное бегство. ВСРВ потеряли больше половины всех танков и почти две трети бронетранспортеров; не все они были уничтожены противником, некоторые попросту сломались или были брошены из-за отсутствия горючего. Американцы потеряли больше 100 вертолетов, еще 544 были повреждены. Один из представителей КОВПВ заявил: «В ходе этой операции концепция воздушной мобильности подверглась серьезному испытанию»[1179]. И это было мягко сказано. Поскольку противник яростно теснил отступающие подразделения ВСРВ, эвакуация зачастую происходила на грани паники — весь мир облетели фотографии с солдатами Тхиеу, толпой штурмующими транспортные вертолеты; некоторые улетали верхом на полозьях. Спустя 42 дня, потеряв половину своих сил — почти 8000 человек, включая пленных, потрепанные и поверженные южновьетнамские войска покинули территорию Лаоса.

Как всегда выдавая желаемое за действительное, КОВПВ объявило, что в ходе операции «Ламшон 719» было уничтожено 13 000 солдат ВНА. После войны Ханой опубликовал более правдоподобные цифры, утверждая, что в ходе отражения лаосского вторжения ВНА потеряли 2163 человека убитыми и 6176 ранеными — 13 % от общей численности задействованных сил. Коммунисты приписывали половину своих потерь артиллерийскому и минометному огню; более трети — воздушным ударам, в том числе удивительно небольшие 2 % — бомбардировкам напалмом, который вызывал благоговейный трепет у американцев и южновьетнамцев; остальное — стрелковому оружию. Кроме того, они утверждали, что почти половина всех потерь была понесена «за линией фронта», вероятно имея в виду американские удары, а не сражения с южанами. Они также признали крупные потери техники: 670 зенитных орудий, 600 грузовиков, 88 танков и каждый пятый миномет.

Сотрудник ЦРУ Мерл Приббеноу сдружился с двумя южновьетнамскими десантниками, которые заходили к нему в гости каждый раз, когда бывали в Сайгоне. После «Ламшона» один из них пришел к нему домой без предупреждения и со слезами сообщил, что потерял в Лаосе своего близкого друга и бо́льшую часть своего подразделения. Приббеноу подумал: если так выглядит и чувствует себя боец элитного подразделения, то «что за ад должен твориться в остальных частях ВСРВ»[1180]? Ветеран вьетнамской войны, специалист по допросам военнопленных Боб Дестатт в ярости сказал: «Преступниками, виновными в провале „Ламшона“, были не простые солдаты, которые сражались не на жизнь, а на смерть, а те, кто послал их туда»[1181]. Полковник Нгуен Зюи Хинь оценил операцию как общенародную трагедию: «Отступающим южновьетнамским силам пришлось оставить в Лаосе большое количество своих убитых и раненых. Это стало тяжелейшей трагедией для их несчастных семей, которые в своей традиционной приверженности культу мертвых и привязанности к живым отныне были обречены жить в вечной горести. Это было нарушением верований и устоев священного института семьи, которое вьетнамцы никогда не забудут и не простят». Фрэнк Снепп из ЦРУ подвел итог: «Кампания „Ламшон 719“ со всей очевидностью показала нам — и Ханою тоже, — к чему в конечном итоге приведет вьетнамизация»[1182].