Но в начале XVI в. некто – иногда эту честь приписывают некоему Дешаржу, кораблестроителю из французского города Брет, – изобрел «порт» – отверстие в борту судна, снабженное шарнирной задвижкой, которое при загрузке корпуса судна избавляло от необходимости поднимать груз через борт. Английские кораблестроители, подстегиваемые решимостью Генриха VIII установить тяжелые пушки на вновь строящихся кораблях, воспользовались этой мыслью: был найден способ стрелять из крупнокалиберных пушек с нижних палуб корабля. Так родилась бортовая батарея; ее вес тщательно был распределен ниже центра притяжения.

Испанский галеон

Вскоре этому примеру последовали испанцы. Получившийся в результате боевой корабль, достигавший 100 футов (30,5 м) в длину и 30 футов (9,15 м) в поперечнике, стали называть галеоном – возможно, потому, что это судно, как и галера, предназначалось специально для войны, из-за стремления к более изящной форме и поскольку у галеона был низкий нос, лишь слегка возвышавшийся над ватерлинией, что облегчало таран. Такой корабль имел три мачты и квадратные паруса, а на корме и на носу его находилось множество башен, малокалиберные пушки же располагались выше. Но ряд более тяжелых пушек, установленных в главном корпусе, позволяли галлеону вести бой на большом расстоянии, а не сближаться, как было принято раньше, для схватки с другим кораблем.

Основным недостатком галеона по сравнению с галерой было то, что он находился во власти ветров. Этот факт лишь частично уничтожался тем обстоятельством, что новые суда были более маневренны, чем прежние корабли, и, благодаря усовершенствованию парусов, могли противостоять ветру. В отличие от галеры галеон был достаточно устойчив в море, чтобы совершать далекие океанские плавания.

Английские моряки уже во времена Генриха VIII, который поощрял и стимулировал развитие английских военных кораблей, по всей вероятности, частично предвидели тактические перемены, к которым вело использование бортовых пушек. Хотя абордаж по-прежнему считался главной целью боя, англичане все больше и больше внимания уделяли разработке кораблей для дальнобойной артиллерии. В результате этого кормовые и носовые башни становились все ниже, а шесты на носу с английских галеонов вскоре исчезли полностью. Доля крупнокалиберных пушек против малых пушек постоянно увеличивалась. Испанцы, однако, сохранили шест на носу галеона и поддерживали равновесие между пушками, предназначенными для убийства солдат и для разрушения корабля. Они, по английскому образцу, сделали башню на носу, но сохранили высокую кормовую башню, на которой располагалось внушительное число малокалиберных пушек.

Испанцы по-прежнему воспринимали корабли в первую очередь как плавучую крепость, перевозящую гарнизоны солдат-пехотинцев. Англичане, напротив, делали упор на морской стороне боя, и их офицеры и моряки стали более искусными по сравнению с испанцами. Англичане не тратили место и человеческие усилия на перевоз гарнизона из моряков-новичков; каждый моряк умел вовремя оставить пушку или спуститься с мачты, чтобы схватиться за пику или кортик, когда наставала пора брать на абордаж вражеский корабль или отбивать атаку идущих на абордаж противников.

Таковы были различия в теории морской тактики, приведшие к решающей битве в Ла-Манше (см. с. 327), в которой англичане отбросили испанскую армаду и открыли новую эпоху военно-морского дела – эпоху парусников с пушками на борту, и в то же время заявили о своем притязании быть владыками морей.

Вплоть до XVI столетия морская стратегия в значительной степени являлась приложением к сухопутной стратегии. Возможно, что китайский флотоводец Чжэн Хэ уже предвидел возможности использования морского господства как орудия защиты национального потенциала и экономических интересов на широких пространствах океана (см. с. 309). Не может, однако, быть никаких сомнений в том, что ясным видением концепции использования морских сил для поддержки национальных целей обладал португалец Афонсу ди Албукерки: в Индийском океане он устроил целую сеть португальских баз, которые позволяли Португалии фактически сосредоточить в своих руках контроль над всеми морскими путями и побережьями океана.

Испанцы, возможно, не столь четко, как португальцы, осознавали важность морского могущества. Однако они успешно им пользовались большую часть XVI в. и тем самым упрочили свое господство в Западном полушарии и владычество над морскими путями Атлантического и восточной части Тихого океанов.

Значение испанских баз и контроль со стороны испанцев над главнейшими морскими путями были, разумеется, очевидны для английских мореплавателей, таких как Дрейк. Он был уверен в том, что новая тактика, согласно которой используются снабженные бортовыми пушками парусники, дает ему и его соотечественникам явное преимущество над испанцами. Дрейку, возможно в большей мере, чем кому-то еще из англичан, принадлежит заслуга установления владычества Британии над морями.

Немногие оказавшиеся почти в полном забвении деятели оказали столь непосредственное влияние на ход мировой истории, как Ли Сунсин – флотоводец полунезависимого корейского государства Чола. Две замечательные его победы над японским флотом Хи-дэёси – вот что спасло в конце XVI в. Корею, а возможно, и Китай от японского завоевания. Важнейшими орудиями этих побед стали два (возможно, и больше) бронированных корабля, которые разработал и построил сам Ли. Именно эти суда он использовал в сражении, проявив мужество, искусство и решительность.

«Покрытые панцирем» суда Ли представляли собой низкопалубные бронированные галеры, надводная часть которых полностью была защищена железными пластинами, снабженными иглами, чтобы помешать взять судно на абордаж. На Востоке галеры были редкостью, поэтому то, что Ли применял весла, а гребцы были защищены пластинчатыми доспехами, доказывает гениальную изобретательность человека, понявшего, что для воплощения его замысла требуется более надежная сила, чем ветер. Суда были оснащены тяжелыми железными таранами и вооружены двумя и более пушками, стрелявшими из отверстий в броне. Другие амбразуры использовались лучниками, осыпавшими морем стрел паруса, снасти и деревянные корпуса вражеских кораблей.

Ли Сунсин умер во время последней своей победы. С его смертью сошла на нет и мысль об использовании бронированных кораблей, снабженных тяжелыми пушками. Лишь два с половиной столетия спустя, с изобретением в ходе промышленной революции парового двигателя, был возрожден замысел Ли. Можно сказать, что Ли был провидцем, подобно Леонардо да Винчи, воображение которого на несколько столетий опережало его время. Разница лишь в том, что Ли превратил задуманное им в действенное орудие войны, которое изменило ход истории.