– Жаль, конешно. Но, с другой стороны… Влияние у него, Абрам, на подручных, как понимаю, огромаднейшее было. Так что, ты представь: сидит Ленков в зале суда – и кто до конца откровенным будет?

– А сейчас, думаешь, ловчее выйдет? – скептически заметил Абрамов. – Ленков – труп, ещё злодеев понастреляли десятка два-три… Оставшимся в живых есть на кого свои грешки сваливать. Выкручиваться будут ужами на сковородке! Гнилые, подлые людишки! Твари, а не люди! С «наганами» и ножами смелыми были, а нонче…

Барс-Абрамов безнадежно махнул рукой.

– Ничо-о! – протянул Аносов. – Суд разберётся. И воздастся каждому…

– Ну, ты, братка, прямо, как пророк библейский!..

Летние месяцы, особенно июнь и июль, действительно пополнили «улов» уголовного розыска и Госполитохраны. К концу июня в арестном помещении при Главупре ГПО и в Читинской областной тюрьме под следствием находилось уже более шестидесяти ленковцев – активных членов шайки, укрывателей, «делодавателей»-наводчиков, притоносодержателей. Общий улов уголовной шантрапы пополнили и фармазонщики всех мастей, с шайкой впрямую не связанные, но попавшие в ходе операций уголовного розыска и ГПО, что говорится, в «общий замес». Безусловно, что основные силы дознания и следствия были нацелены на бандитов-ленковцев.

«Большинство из них, – сообщалось в „Дальне-Восточном телеграфе“, – созналось во всех совершенных преступлениях: убийстве членов Дальбюро Анохина и Крылова, начугрозыска Фоменко, убийстве и ограблении многих бурят на трактах, китайских лавок, киосков и квартир во многих местах города, нападении на квартиры Цина, купцов-спекулянтов на Сретенской улице и склады Нобеля, убийстве и ограблении армянина на Софийской ул., ограблении приисков, кассы общества потребителей в Татаурово, убийствах многих своих членов шайки за нарушение „блатной“ дисциплины и пр. преступлениях».

А 3 июля в Читу был доставлен и арестованный 20 июня в Верхнеудинске Аввакум Соколов – «Шурка – золотой зуб». На допросах он тоже не запирался. Разматывались всё новые и новые цепочки связей бандитов с укрывателями и сбытчиками краденого и награбленного.

Пребывая в шоке от неожиданного ареста, когда, казалось, уже появилась реальная возможность с концами уйти от дэвээровских сыщиков, Шурка был неестественно оживлен и словоохотлив:

– …Я часто ходил в сапожную мастерскую грека Асланиди. Сам он сказывал, что греческий подданный. Имеет сапожку с наёмным трудом, а живёт во флигеле номеров «Байкал» на углу Корейской и Александровской… У него многие наши бывали – Кешка Петров, Наполеон Косинский, старик Харбинец, то есть уголовник Дмитриев, Мишка Логотенко и сам Ленков! Асланиди завсегда хорошо знал, чем компания занимается, ну, то бишь грабежами… Еще там у Асланиди в найм сапожником работает Семён Александров. Личность тё-ёмная! Сам хвастал, что ещё в николаевское время, аккурат в тринадцатом годе, судился за кражу вина с парохода во Владивостоке…

– Никаких темных дел с хозяином и его знакомцами я не имел…

Сорокапятилетний Александров утирал беспрерывно выступающие на лбу крупные капли пота, торопливо поясняя:

– Работаю у Асланиди по найму где-то с полгода. Очевидцем, конечно, был… Доводилось видеть, как к нему, почти ежедневно, приходили разные подозрительные лица, из коих знаю бандита Ленкова, Наполеона Косинского, Иннокентия Петрова и Шурку с золотым зубом по хвамилии Соколов и по имени Аввакум. Потом ещё старик по кличке «Харбинец», известный мне под двумя хвамилиями – Бочкарёв и Дмитриев… Приходили они все к хозяину, он их кормил, все они часто оставались в квартире Асланиди ночевать. Приносили хозяину и его жене разные вещи…

– Да слушайте вы этого мужлана! Александров у нас с Рождества работает. Ой, никого он не знал! Куда та-ам!.. – нараспев, жеманясь, выговаривала, опуская долу пушистые ресницы, двадцатитрехлетняя Вероника Вонифацева, гражданская жена оборотистого грека Алексея Георгиевича Асланиди, только что разменявшего двадцать шестой годок.

– …У Алёшеньки самый лучший друг – Шура Соколов… Да, я так его всегда зову, Аввакумом крайне громоздко величать… Ленков? Действительно заходил к нам раза три или четыре, но ночевать не оставался, нет, что вы! С чего бы это он оставался? Вещи-то? Приносили как-то, да… Старик Дмитриев с Шурой и Косинским, у которого имя, знаете, да, такое чудное, – так они кровать приносили. А этот Шурка все-таки, скажу я вам, так такой себе на уме! Один раз написал записку, что у Ленкова есть много оружия и просил меня её в УР, то есть в уголовный розыск, снести. Говорил, что угрозыск обещает уплатить за это 200 рублей золотом! Но я не снесла. Во-первых, как же, заплатят, жди! Ой, прошу пардона! А потом… У меня эту записку похитили. Думаю на Ваньку Побратчикова, который у нас в сапожниках работает. Или же это его дружок Мишка сделал, часто к Ваньке ходит, шастает всё время тут…

– Мало ли кто и что наговорит! Нашли, кого слушать – бабу! Бабу слушать совсем не надо… – Похожий на нахохлившегося грача Асланиди на вопросы следователей отвечал скупо, пояснения давал с какой-то зловещей вкрадчивостью, но было видно, как его переполняет злоба. – Ленкова никакого я не знаю. И как вы это представляете? Какой-то Ленков-Манков ни с того ни с сего ночует в моей квартире? С какой стати? Никакой Ленков в моей квартире не ночевал! Шурка с золотым зубом? А кто такой? Никакого Шурку не знаю совсем. Мало ли какие люди к нам по надобностям заходят…

Но при обыске в квартире Асланиди обнаружились вещи с грабежей: одежда и обувь, предметы обихода, кухонная утварь, мануфактура. Обличали грека и показания ленковцев, в том числе единственного из бандитов, который на вопрос о социальном происхождении гордо цедил: «Из дворян, коммерсант…»

Тридцатидевятилетний уроженец города Колпина Царско-сельского уезда Петроградской губернии Наполеон Косинский и впрямь уподобился произойти из дворянского роду-племени, но до Февральской революции это ему мало что дало, а уж после и вовсе. Вихри Гражданской войны закружили Наполеона по Рассее-матушке, и оказался он, старательно избегая своего какого-либо вооруженного участия в событиях на любой стороне, оборванный и грязный, в даурской степи, держа путь в сказочный Китай.

Увы, незадачливого перекати-поле в сентябре 1921 года задержали за самовольную попытку перебраться через границу в Маньчжурию. После выяснения личности Косинского, за которым иного криминала не обнаружилось, из тюрьмы выпустили, однако «университет на нарах», как и вообще уже длительное общение со всевозможным сбродом, поставили точку в окончательном выборе Наполеоном своей жизненной стези.

Он влился в одну из шаек, а затем оказался и среди ленковцев, начав активно участвовать в грабежах и налётах. Вскоре не гнушался уже ничем, быстро скатившись в бандитской уголовщине от гоп-стопа до «мокрухи»: 13 марта 1922 года вместе с Кешкой Петровым при ограблении квартиры торговца Налбадзянца по Софийской улице Косинский убил торговца несколькими ударами лома, а потом бандиты вынесли из квартиры всё более менее ценное имущество.

Но не только в ходе допросов ленковцев становились известными новые имена членов шайки и их пособников, как и новые сведения о потерпевших от грабежей и налетов, бесследно пропавших жертвах бандитов. Леденящие душу подробности всплывали день за днём самым неожиданным образом.