слепца Ольвэ столкнули облачённых в доспехи Нолдор в воду, когда первые тэлерийские стрелы полетели в армию Феанаро. Всем хотелось верить, что кровопролитие оказалось чудовищной ошибкой и больше не повторится, но как же жестоко ошибались наивные аманэльдар!

Менелдил подошёл ближе, положил руку на плечо друга.

— Да, — сказал он, — за свой народ. Всё, что мы делаем, свершается ради будущего. Ради Эльдар. Не ради Тэлери или Нолдор, не ради затерявшихся во тьме Авари или ослепших от света Древ Ваньяр. Ради всего Народа Звёзд. И ради этой цели надо жить, а не умирать напоказ.

— Мы все рискуем погибнуть, — Рианаро отозвался, поддержал разговор, но взгляд был пустым. — За свой народ. Но я не хочу, чтобы это случилось настолько глупо.

Главное для менестреля

— Сестра! Сестра, послушай! Столько новостей!

— Новостей? Я не ослышалась? Ты больше не стыдишься выходить на улицу?

— Все уже забыли, поверь.

— Охотно верю, братец. Но мне неинтересны новости. Совсем. Никакие.

— Но Валар…

— Что? Что Валар? Они не вернут мне лучшие мгновения жизни. И теперь я хочу всё забыть, но не могу. Поэтому пою. Послушай.

Как клинки, режут небо крылья,

Улетать — только если к морю,

Золотою дорожной пылью

Покрывая мечты и волю.

Махаоны парят над миром,

Лето в душу неслышно входит,

В сердце старая моя лира

Пробуждает родник мелодий.

И не надо о снах и вере,

О клинке, за спиной хранимом,

Ветер смоет мои потери,

Даст твоё позабыть мне имя.

Имя…

— Сестра… Забудь о нём. Он не вернётся. Вести подтвердились, в Альквалондэ был кровавый кошмар, и Валар не позволят никому из ушедших за Феанаро вернуться в Валинор.

До свидания, чуждый странник,

До свидания в мире третьем.

Махаоны летят на запад,

Если дует с востока ветер.

— Сестра! Прошу, выслушай! Я хочу с тобой серьёзно поговорить!

Если жемчуг в моей ладони,

Если бьются о сердце волны,

Если ты меня тоже понял,

Забывай меня и не вспомни!

Вспомни меня!

Уходи по своей дороге,

Там железо с сандалом вместе —

Всё твоё, а мои — лишь крохи,

Недопетая чья-то песня.

Уходи, уходи, ты слышишь,

Золотой невесомой песней,

Дай забыть и лететь мне выше,

От любви от больной воскреснув…

Допев песню, девушка-менестрель отложила лиру.

— Брат, — сказала она с укором, — ты никогда не был настоящим музыкантом и никогда им не станешь. Для тебя что угодно важнее музыки. А для истинного менестреля его мелодии — самое ценное и единственно необходимое. Остальное… Неважно. Знаешь, как Он назвал свой меч? Его зовут Песнопевец. Песнопевец, понимаешь?

Эльфийка подошла к тумбочке, открыла ящик и достала шкатулку.

— Видишь, брат Элеммиро, — сказала менестрель, доставая жемчужные бусы и разрывая в руках связывающую их нить, — видишь эти шарики, раскатившиеся по полу? Тебе их жаль? Почему? Они ведь целы, их просто надо собрать. Ой, прости, я пьяна.

Элеммирэ взяла со стола бокал, выпила остатки вина и бросила хрусталь на пол.

— Сестра…

— Брат?

— Не надо.

— Я не хочу знать новости. Их слишком много, и они злые. Я должна забыть того, кто носит меч Песнопевец, должна петь не о нём. Но… Это невозможно.

И не надо о снах и вере,

О клинке, за спиной хранимом,

Ветер смоет мои потери,

Даст твоё позабыть мне имя.

Имя…

— Так отвлекись, сестра! — Элеммиро занервничал. — Королева Индис начала украшать свои сады новыми живыми цветами! Йаванна дала первые саженцы! Правда… Говорят, они не прижились…

И не надо о снах и вере,

О клинке, за спиной хранимом,

Ветер смоет мои потери,

Даст твоё позабыть мне имя.

Имя…

— Элеммирэ! Очнись!

— Нет, брат. Нет. Лучше возьми флейту и подыграй мне. Плачь со мной. Пой со мной. Я должна утонуть в слезах, чтобы взлететь снова. Тот, в чьих руках меч Песнопевец, однажды покинет мое сердце. А пока… Утопай вместе со мной. У нас ещё много вина, и бесконечность музыки.

— Он не помнит о тебе.

— Мне всё равно. Я помню о нём. Это главное.

Уходи, уходи, ты слышишь,

Золотой невесомой песней,

Дай забыть и лететь мне выше,

От любви от больной воскреснув!

Примечание к части Песня Элеммирэ - "Опасное лето" гр. Мельница

Прости, Нерданель

Тьма мёртвого леса снова сомкнулась над головами, мрак рассеивали только огоньки фонарей в руках всадников. На голову то и дело падали сухие ветви, безжизненные стволы угрожающе скрипели при порывах ветра, грозясь рухнуть на непрошеных гостей этого превратившегося в кладбище творений Йаванны места.

— В Альквалондэ было безопасней, — сказал ехавший первым всадник, обернувшись к остальным. — Может, вернёмся, пока нас здесь не зашибло?

— Я туда не поеду! — выпалила эльфийка, махнув рукой с фонарём так, что он едва не погас. — Или там снова случится побоище!

— Успокойся, Нерданель, мой брат говорит дело. Ехать через лес становится опаснее с каждым днём.

— Нет, отец. Я туда не поеду. Если я увижу кого-нибудь из родни Феанаро, я… Я…

Эльфийка сжала руку в кулак, грозя им в сторону оставшегося далеко позади города.

— Постойте! — донёсся издалека знакомый голос, рассеиваемый эхом и ветром, бросающим на землю сучья. — Нерданель! Подожди! Остановись хоть на миг!

Махтан предупреждающе взглянул на дочь, давая понять, что не одобрит вспышки гнева.

— Я его убью! — воскликнула жена Феанаро, разворачивая коня. — Я тебя убью, слышишь?! Убью!

— Может быть, я за этим и приехал, — спокойно произнес Аклариквет, спешиваясь. Он смотрел снизу вверх на Нерданель, гордо выпрямившуюся в седле, и