Выбрав еще несколько изделий для завтрака и для творческогопроцесса, Леонтий возвратился домой.

Он поставил на огонь ковшичек для кофе и проникновеннымвзглядом творца уставился на принесенный батон.

Да, нет никаких сомнений: из этого батона получитсязамечательный скульптурный портрет выдающегося человека! А если бы еще удалосьсвязаться с ним и уговорить принять участие в очередном перформансе… то есть,попросту говоря, съесть собственное изображение – это может послужить началомзамечательной традиции! Это может стать новым словом в искусстве!

Леонтий подумал, что под его творческую идею можно подвестизамечательное философское обоснование: известный человек, поедающий своеизображение… змея, пожирающая собственный хвост… древний символ уроборос…

Забыв о завтраке, Леонтий схватил батон и принялся заработу. На него явно накатил приступ вдохновения.

Хлебные крошки летели во все стороны, как вдруг со стороныдвери донеслись громкие требовательные удары.

Дверной звонок у Леонтия давно уже не работал, и всехпосетителей встречала выразительная табличка: «Стучите!»

Хвощ тяжело вздохнул, отложил в сторону неоконченнуюкомпозицию и направился к двери.

– Кого принес так рано дьявол, кто нарушает мойпокой? – продекламировал он крайне недовольным тоном.

– Сам ты дьявол! – донесся из-за двери раздраженныйголос. – А ну открой, козлина! Заливаешь нас! Сейчас дверь будем ломать кчертям свинячьим!

– Собачьим, – машинально поправил Леонтий, открывая дверь.Он был сторонником чистоты стиля.

– Хоть свинячьим, хоть собачьим, хоть индюшачьим! –проговорил, входя, незнакомый человек.

Человек этот был худ, довольно высок и удивительно узкоплеч.Казалось, плеч у него вовсе не было и голова была как-то неаккуратно приделанак узкому гибкому туловищу. Сама эта голова была тоже узкая, как у змеи, сприлизанными бесцветными волосами и маленькими, глубоко посаженными глазками.Зато незнакомец был затянут в узкий черный кожаный плащ и остроносые ботинки.

Войдя, он быстро, как-то нагло огляделся и потянул носом.

– Кофе убегает, – проговорил он, кивнув в сторонукухни.

– Ах да! – кивнул Леонтий и метнулся в кухонныйзакуток.

Решив кофейный вопрос, он вернулся к двери и спросил:

– Так где у вас протекает?

Под влиянием стресса он неожиданно перестал говоритьстихами.

– Не у нас, а у тебя! – поправил его незнакомец.

Только теперь Леонтий увидел, что в его прихожей стояли ужедвое гостей. Рядом с прилизанным типом стоял второй – удивительно неприятныйчеловек, весь какой-то потертый и поношенный, с глазами, глядящими одновременнов разные стороны.

Леонтий вспомнил, что это один из тех двоих хулиганов,которых он так славно поколотил накануне вечером, и в его душу закралисьнехорошие подозрения.

– Узнал, голуба! – разноглазый нехорошо усмехнулся иоблизал губы. – Вижу, что узнал!

– Вы по какому, собственно, делу? – пробормоталЛеонтий, попятившись и оглядываясь в поисках какого-нибудь тяжелогопредмета. – Вы, значит, не насчет протечки?

– Не насчет, – одобрил прилизанный егодогадливость. – И незачем тут глазками стрелять, мы к тебе не шутки шутитьпришли!

С этими словами он вытащил из-под плаща черный пистолет снакрученной на ствол болванкой. Леонтий знал по иностранным фильмам, что именнотак выглядит глушитель.

– Вы, наверное, ошиблись, – забормотал он, медленноотступая к мастерской. – Вам, наверное, не я нужен… вам, наверное, нуженМармулис с четвертого этажа…

– Нет, голуба, нам как раз ты нужен! – воскликнулразноглазый, потирая руки. – Как раз ты, а никакой не Мармулис!

Леонтий потянулся было к стоявшему в углу веслу (когда-то унего была идея создать из белого хлеба с отрубями вариацию бессмертнойскульптуры «Девушка с веслом»). Однако прилизанный тип чуть заметно повелстволом пистолета, раздался негромкий хлопок, и в лопасти весла образоваласьаккуратная дырка.

– Тебе же сказали, – неприязненно проговорилприлизанный, – не шутки шутить мы пришли!

Это Леонтий уже понял. Он опасливо покосился на дымящийсячерный пистолет, перевел взгляд на простреленное весло и глубоко вздохнул.Кажется, сегодняшний день будет не самым удачным в его творческой карьере.

– Штырь, упакуй клиента! – строго распорядилсяприлизанный.

Разноглазый тип подскочил к Леонтию, схватил его за руки иловко перетянул их куском изоленты.

– Вот так, голуба! – пробормотал он при этом. –Это чтобы ты ручонками-то не размахивал, как вчера! А то, видишь ли, моду взялдраться! У меня не забалуешь!

Он огляделся, втащил Леонтия в мастерскую и толкнул втяжелое кресло, предназначенное для особо уважаемых гостей. Тут же он обмотализолентой ноги художника, притянув их к ножкам кресла, а локти привязал кподлокотникам.

– Готово! – радостно рапортовал он прилизанномуначальнику.

– Вот и хорошо, – обрадовался тот, – хоть что-тоты, Штырь, можешь сделать! Хоть на что-то ты способен!

Он повернулся к Хвощу и ласково проговорил:

– Ну что, как будем – по-хорошему или по-плохому?

– Вы хоть скажите, чего вам от меня надо? – протянулХвощ. – Если денег – так это вы не по адресу, вам все-таки Мармулис нуженс четвертого этажа!

– Слушай, голуба, достал ты меня со своим Мармулисом! –подал голос разобиженный Штырь. – Ох, как достал! Можно я его немножкопобью? – он повернулся к своему шефу. – Ну совсем немножко… я ему завчерашнее хочу вмазать!

– Потерпишь! – строго прервал его прилизанный. –Он нам пока что нужен!

– Мужики, – снова заговорил Хвощ, – хотите денегнайти – ищите, только если найдете – мне дайте на них посмотреть, потому что яэтих самых денег давно не видал!

– Нас твои гроши не интересуют! – рявкнул прилизанный. –И нечего тут ваньку валять! Лучше колись по-хорошему – что за баба вчера стобой была?

– Баба? – недоуменно протянул Хвощ. – Да я еезнать не знаю! Первый раз видел…

– Значит, не хочешь по-хорошему! – вздохнулприлизанный.

Он огляделся по сторонам, и вдруг в маленьких глазкахзагорелся живой огонек.

На высоком подиуме посреди мастерской стояли несколькозаконченных композиций Леонтия. Прилизанный отломил большой кусок от последнегошедевра, еще не представленного на строгий суд публики – композиция номер семьтысяч четыреста шестьдесят девять, выполненная из нескольких сортов хлеба,условное название «Торжество земледелия».