— Прошу простить, Ваше сиятельство, но я не могу принять Ваше предложение, — сказал я деревянным голосом. — У меня ранение в голову, иногда бывают страшные боли, и я не потяну подобную ответственность. Я прошу отпустить меня домой.

Старик что-то горячо возражал, а я вяло поддакивал, не смея спорить. В конце-концов я покинул шатёр командующего, сохранив прежнее звание.

У меня опять появилось точно такое же чувство нереальности происходящего, как после «Сладких кошечек», словно я нахожусь совсем не там, где должен, заученно делаю то, что тут положено и плыву по течению, уносящему меня всё дальше и дальше вглубь совершенно чужой для меня жизни какого-то вшивого десятника, принятого в сброд наёмников, случайный образом собранного ради усиления 5-го легиона Божегорской армии, давно забытого богами.

На подходе к своей палатке мне навстречу вышел Грач. Он, увидев, что я явно не в себе, быстро вскинул и опустил подбородок, как бы спрашивая о том, как дела. Я остановился, не в силах разговаривать, — я встал лишь только потому, что мне загородили дорогу. Потом моя рука сама залезла в карман, выудила и показала загородившему дорогу соседнему десятнику две серебрушки:

— Грач, мне нужно напиться. Прямо сейчас. До упада. Сделай, брат, прошу тебя…

— Тут золотой нужен… — ответил Грач, задумавшись, глядя то на мою ладонь с двумя монетами, то на меня, то на весёлое летнее небо.

Я вывернул карман:

— Да всё, что угодно…

Я проснулся утром, как ни удивительно, на своём законном месте, в палатке моего десятка. Под моей головой покоилась заботливо уложенная скатка одежды, а ноги вытянулись совершенно свободно, без обуви. Я инстинктивно схватился за пояс: он оказался на месте, а смертоносные железяки мирно спали в своих гнёздах. Шлем тоже лежал недалеко от изголовья.

— О, командир проснулся! — гавкнул радостно Бом, своим криком как будто ударив меня ножами по вискам, — по обоим сразу.

Я тихо простонал, не в силах произнести даже два слова «убью, сволочь!».

— Вот, водички холодненькой пожалте, — заботливо отозвался Бим, поднося к моим губам медный котелок со стылой водой.

Я повернулся на бок — поясница ломанулась жуткой болью, как будто я вчера разгружалцелый обоз с мешками пшеницы. О, блин, я же ничего не помню — вполне возможно, что и разгружал… где меня вчера носило, кстати?..

Тихо простонав, я с жадностью принялся глотать живительную влагу, кусая зубами край котелка. Да уж, все кости болят — или я вчера докопал-таки в одиночку второй защитный ров вокруг нашего военного лагеря, или уже силушка не та, чтобы пить вино без меры. Как уж там в древней сказке говорилось: «Подносили ему чашу зелена вина полтора ведра. Брал он ту чашу одной рукой, выпивал её за единый дух.» Это уже явно не про меня…

Захотелось лютовать, чтобы и другим жизнь мёдом не казалась.

— Который час? — простонал я, видя, что на улице явно светло.

— Уж полдень скоро, господин десятник! — подобострастно отозвался Бом, сияя от уха до уха.

— Что же вы, сволочи, на утреннюю разминку не ходили? — еле-еле процедил я, потирая многострадальные виски, пытаясь приподняться и докопаться до кого-нибудь.

— Обижаете, господин десятник! — гавкнул Бом ещё сильнее. — Всё по чести: нас Штырь с утра гонял на разминку!

— Ага! — подтвердил Бим.

— Молодцы… выражаю благодарность от лица командующего.

— Рады стараться, господин десятник! — гаркнули друзья хором.

«Убью! Вот встану и точно убью!»

Оказывается, я спал в том же доспехе, в каком ходил к командующему: чешуйчатые пластины, нашитые кровельной черепицей на льняную рубаху. Я в таком и в «Сладких кошечках» фланировал, — для солидности. Спать в таком железе — точно все бока отлежишь; однако, мои солдаты — они же не холуи горничные, в конце-то концов, и раздевать меня догола не обязаны.

«Надо бы до Грача дойти… похмелиться…»

Я кое-как вышел наружу. Кашевар колдовал над закопчённым котлом, Шестёрка подкладывал дрова. Штырь стоял, держа руку на перевязи — как всегда. Рядом смущённо и неловко переминались с ноги на ногу три мужика, вид которых вогнал меня и вовсе в смертную тоску: «Пополнение? — да чтоб вас всех…»

— Здрав желаю, господин десятник! — отрапортовал Штырь, вытянувшись и ударив себя кулаком в левое плечо. — За время вашего отсутствия…

— Молчать! — крикнул я, поморщившись и облизав языком сухие губы. — Это кто такие?

— Пополнение, господин десятник…

— Хорошо, пускай зайдут по одному. И, это… спасибо, Штырь. Благодарю за службу.

— Да ладно, чего там.

Я не обратил внимание на этот «неправильный» ответ, не предусмотренный воинским уставом: и голова трещала, и не хотелось шпынять солдата, проявившего сознательность. Злодейская память услужливо рисовала мне прохладные кувшины с капельками влаги на боках, виденные мною в разные годы, в разных местах, — наполненные винным нектаром разного цвета и вкуса или простым пойлом.

У новобранцев клички говорили сами за себя: Рыбак, Бондарь и Столяр. Все трое вливались в армейские ряды впервые. Я окончательно убедился, что мой десяток создан для сбора самого низкопробного сброда, и, конечно же, он такой не один. Вопрос вставал такой: сколько их вообще, и есть ли у Божегории возможность содержать в армии только пригодных для войны, а не таких, одного беглого взгляда на которых было достаточно, чтобы сразу понять, что солдатами им не стать никогда? Мало того, что телосложение не то, так ещё и мозгами боги обидели.

Например, Рыбак пошёл в наёмники для того, чтобы заработать на свадьбу.

— А, если убьют тебя, идиот? Или останешься без руки или без ноги. Нужен ты будешь своей невесте в таком виде?

— Нет у меня пока невесты — бедняк я. Есть у меня одна девчонка на примете, но денег у меня нет — не отдаст её отец за меня.

Если Бог желает наказать — лишает разума. Но Рыбаку, похоже, боги мозги с рождения не дали. Наверное, Пресветлый махнул рукой — пусть Нечистый им занимается, а Нечистый был уверен, что Рыбак записан в очередь за умом к Пресветлому. Говорят, что случаются и такие досадные накладки. Обидно, что теперь эти недоделки идут ко мне.

— Пока ты служишь, её десять раз замуж отдадут.

— Да я тут недолго, к следующей осени как раз обернусь. Денег хватит: я подсчитал.

— А если война?

— Дык вроде у нас мир со всеми, тихо… никто про войну не говорит.

Ничего, уж я-то постараюсь ему показать, что в армии деньги за просто так не раздают. Очень интересно: в Божегории набирают наёмников, которым, если их удерживаешь в войсках, нужно платить половинную неустойку, — даже если нет войны. Зачем это, и как долго будет продолжаться? — неужели у страны так много денег? И зачем брать в наёмники всех подряд? — неужели денег всё-таки очень много?