Интересно, а столько тут таких вот отстойных десятков? Раньше ведь было совсем не так: наёмниками становились только бывалые вояки, им поручали спасать ситуацию важных сражений… или Божегория живёт по своим понятиям, и у неё всегда так делалось?

Впрочем, проблемы Божегории меня волновали не более, чем проблема океанских рыбных уловов. Вот ни капли, хоть даже морской воды. У меня голова болела лишь за то, как бы выпутаться из ловушки, в которую сам же добровольно залез. И подпись поставил. Два раза. Контракт заключен на один год — что ж, надо или оттрубить этот год, или найти вариант, когда сама Божегория его расторгнет безо всяких претензий.

А вариантов досрочного моего освобождения имелось превеликое множество. Например, внезапное тяжёлое заболевание. Или боевое ранение, — с полным списанием по причине той же потери здоровья. Или вот, самый заманчивый вариант: расторжение контракта по причине выявленного несоответствия занимаемой должности. Выгонят взашей — и все дела. Можно сразу идти в родное посольство, просить сделать мне подобающую бумагу — и заходить на второй круг.

Хм, теперь осталось только сделать так, чтобы армейское командование сочло бы меня полным кретином. После того, как доверило десяток, хоть и неполный. Похоже, я и правда недоумок: зачем при вербовке не придурялся немощным и слабоумным? Ну, посмеялись бы, — и что? Мне что, их хиханьки да хаханьки очень важны для самооценки? — нет, не важны… интересно, если бы мне отказали, то мог бы я запросить справку об отказе, сетуя, что, мол, иностранец я, и мне без бумажки нигде ходу нет? Поплакался бы на их строгие законы… да пусть хоть написали бы, что я полный кретин, — что мне с того? — зато был бы с железной бумажкой! Ох, дурак, дурак… а ещё «ночная сова»!

Ну, плач — не плач, а каждый день заниматься чем-то надо. После купания я начал знакомиться с личным составом, как и подобает любому командиру… или мне сразу всех нафиг послать по причине своего близкого слабоумия? Увы, на столь тонкую игру я не чувствовал в себе ни капли актёрского таланта!

Пахана я послал сразу. Не по лютой злобе, а потому, что у него рука стала опухать, и пошёл болезненный жар: пришлось отправить его в лазарет. Как я говорил выше, этот авторитет остался без руки, и больше я его не видел. И не скучал по нему, если честно: такой дяденька не угомонится, пока в гроб тебя не загонит, или сам в него не ляжет. Так что пусть лучше идёт домой.

Кашевар оказался настоящим кашеваром. Будучи мирным жителем, готовил стряпню в уважаемой ресторации, да только Нечистый его попутал. Причём, с женой хозяина. Даже странно: неказистый мужичонка, с малым брюшком и лёгкой залысиной, — и что та баба в нём нашла?

Ну, всё закончилось банально: муж узнал. Конечно, про такое дело всегда знает весь город, — почему бы и мужу не узнать? Тот пошёл сам лично выяснять отношения, идиот. Вместо того, чтобы тихо уволить, а потом нанять умельцев, чтобы те начистили повару репу. Что и кому он хотел доказать? — а бес его знает. Пьян был, небось. Вломился на кухню и начал орать недуром, а у нашего кашевара как раз очередное блюдо было на подходе, любовно сделанное, а тот его сразу на пол смахнул. И клиенту задержка, и повару расстройство. И блюдо вдребезги, из фарфора иноземного. Что же удивляться, что кашевар, видя такое злостное хулиганство, не утерпел да и рубанул крикливого муженька ножом-тяпкой по плечу? — ничего тут удивительного нет.

Чудеса начались потом, в каморке городской тюрьмы. Нашёлся умный советчик и порекомендовал подать прошение на армейскую службу. Кашевар был мужичком плотным, и его, пожалуй, могли бы взять простым копейщиком в пехоту, да только получил он отказ: слегка горбат, роста низковатого, да и дело уголовное ему шили. Тогда он подал прошение принять его в армию вольнонаёмным — и вот мы встретились. За каким лешим Кашевару потребовалось скрываться в армию — одному Нечистому известно: за лёгкое ранение полагается максимум небольшой штраф, а соваться в армию не с юного возраста — это верная смерть. Я так и не смог добиться от него внятного ответа.

Кашевар произвёл на меня в целом благоприятное впечатление: он не утратил ещё до конца тонкого флёра аристократичности, и охотно верилось, что его когда-то допускали к стряпне для уважаемых господ. Слегка сутулый, он неловко теребил полы своей замызганной рубашки как подол поварского фартука. Говорил скупо и неохотно, но на утренней гимнастике не сачковал. Значит, послушен и исполнителен. Гладко выбрит, что отличает его от остального сброда. Наверное, и сапоги у него были, да уголовники обменяли их на кожаные лапти. Не ценили, сволочи, кормящую руку… ладно, подумаем.

— А что всё-таки та баба в тебе нашла? — спросил я под конец недоумённо.

— Тебе показать? — всё так же скупо ответил тот на полном серьёзе.

Скажи я «да», — так он мигом бы штаны скинул и глазом не моргнул — мамой клянусь!

После Кашевара я поговорил с парочкой желторотиков. Назвал их Бим и Бом, ибо совершенно не представлял, как можно их было называть по другому. Они стали друзьями с детства, всегда гуляли вместе, и в армию пошли тоже вдвоём. Оставалось им только пожениться, — прости меня, Пресветлый, за мысли такие! — и картинка получилась бы целостной.

Бим был белобрысый и с густой россыпью задорных веснушек, а, Бом, наоборот, смуглый брюнет. Бим-бом — это те звуки, какие издали бы их головы, надумай я постучать по ним железной ложкой. Ничего более. На гимнастике они сачковали больше всех, обогнав даже Шестёрку, а мои пинки воспринимали с философским воодушевлением. Я даже не спрашивал их, за какими коврижками они пошли в армию: эти балбесы казались непригодными абсолютно к любой работе. Ну, не могли они понять, зачем нужно делать разные движения, сжимая в руках инструмент. А тем более, что все движения должны быть точными и выверенными, что в этом кроется некий великий смысл.

Вы, уважаемые читатели, наверное, подумали, что Бим и Бом с рождения были обижены Пресветлым и умели только мычать и глупо улыбаться, пуская слюни. Да как бы не так! Лыбились они в полный рот, показывая выбитые зубы и болтали всякую ахинею легко и непринуждённо. Совсем салаги, но видно, что успели познать вкус вина и девок, прохиндеи и задиры, за словом в карман не лезут. Про таких говорят: «Врут, как дышат.»

Почему, ну, почему родители, видя, что их чада растут совершенными балбесами, с полнейшей уверенностью говорят: «Сынок, тебе в жизни только одна дорога — в армию!» Вам, значит, остолопы не нужны, а войскам — нужны? В армии, между прочим, оружие в руки дают! И им нужно владеть лучше, чем столяр владеет молотком, чтобы тебя не убили, а ты, наоборот, убил бы как можно больше врагов!

Ей-богу, если я сбегу, и меня поймают, то любой судья даст мне полное помилование, лишь мельком глянув на эти ухмыляющиеся рожи, которые мне достались в подчинение. Кстати, а это мысль: если я на учениях начну гонять свою пятёрку со всей дури, то меня, быть может, признают невменяемым? Действительно, кто, будучи в здравом уме, сможет подумать, что из этих двух балбесов можно сделать приличных солдат? — только тот, кто с головой не дружит. Больной на голову старикан, умеющий запросто уложить парочку здоровенных десятников — кому в армии нужен такой?