ему свою долю; но он не хотел принять их подношений. Он взял у них только ничтожную сумму и отстроил дом на свои средства, но воспользовался этим случаем, чтобы отстроить дом больше и великолепнее. Когда он был избран главным жрецом, он, вместо того чтобы поступить, как его предшественники, жившие близ храма Весты в отдельном здании, остался у себя и удовольствовался тем, что возвел храм Весты в своем доме. Таким образом, древний обычай, по-видимому, сохранился, и главный жрец все еще жил по соседству с божеством, покровительствовавшим Риму. В интересном и часто цитированном месте Овидий описал дом Августа в конце его царствования. Изгнанный на край света, сожалея о Риме, куда доступ ему был запрещен, бедный поэт посылает стихи, чтобы они молили за него. Он представляет их бродящими по этому городу, где они стали чужестранцами, вынужденными спрашивать дорогу у прохожих, ищущими жилище того, кто их так жестоко карает, но кто может и простить их. Указания, дающиеся им, так точны, что мы и теперь можем идти вместе с ними. Вот, прежде всего, Форум и Священная дорога. «Посмотрим, – говорят им, – здесь направо Палатинские ворота близ храма Юпитера Статора»[42]. Несколько выше виден дом более красивый, чем остальные, и «достойный бога». Он окружен храмами, украшен оружием и гербами, венок из дубовых листьев оттеняет вход, лавры посажены по обеим сторонам двери. Эти лавры, этот гражданский венок, торжественно присужденный Августу Сенатом от имени граждан, им спасенных, обозначали жилище владыки мира.

Раскопки последних лет еще не обнаружили дворца Августа, но приведенные стихи сообщают нам, где его надо искать; он находится близ храма Юпитера, над Палатинскими воротами, т. е. в том месте, где находится сад виллы Миллс[43]. Там в 1775 г. произведены были раскопки аббатом Ранкурелем, которому принадлежало это место, и под развалинами нашли двухэтажный дом, расположение которого легко было распознать. Верхний этаж, конечно, сильно пострадал, но нижний почти вполне сохранился. Обломки наполняли несколько зал; другие были пусты, по ним можно было пройти и, что хуже, их можно было опустошить. Они сохранили еще штукатурку, ценный пол, мраморную обшивку, приделанную к стенам стальными скобами. Прелестная живопись, изящнее помпейской, украшала потолки. Великолепные статуи, в том числе ватиканский Аполлон Савроктон («Убивающий ящерицу». – Примеч. ред.), были найдены нетронутыми. Там не оставили ни одной художественной вещи, из которой надеялись извлечь выгоду; что касается обломков колонн и пола, их сняли без всяких предосторожностей, нагрузили ими несколько возов и продали гуртом торговцу мрамором на Саmро Vассіnо. Владелец, ревнивый любитель и вместе с тем ловкий купец, скрывал по возможности свою находку. Он не позволял другим археологам подойти к ней, и рассказывают, что знаменитый Пиронези, пожелавший ее увидеть, проник в сад ночью, как вор, рискуя быть растерзанным собаками, и что он нарисовал развалины при лунном свете. Сохранился план, поспешно снятый им во время его рискованного похождения, и, что еще важнее, план архитектора Барбери, руководившего раскопками под наблюдением Ранкуреля, (он воспроизведен в Monumenti antichi inediti di Roma от 1785 г.)

При первом же взгляде на план Барбери видно, что этот дом, в котором с достаточною вероятностью признали дворец Августа, походил в общем своем расположены на все римские дома. В нем находился внутренний двор или перистиль, окруженный колоннами, куда выходили разные покои дворца. Эти покои состояли из ряда комнат круглых, квадратных, прямоугольных, соответствующих довольно точно друг другу, в которых архитектор старался соединить разнообразие с симметрией. Там нашли даже две восьмиугольные залы с такими капризными формами, что они напомнили видевшим их странные постройки Борронини. Первоначально удивило, что эти многочисленные залы или комнаты в общем довольно узки и ни одна не была достаточно обширна для официальных приемов; но Август, как известно, старался жить у себя, как простой гражданин; он желал, чтобы его считали человеком экономным и умеренным: он спал на низкой и жесткой постели, он носил исключительно платье, сотканное его женой и дочерью, за обедом ему никогда не подавали больше трех кушаний, и он говорит в своих письмах, что иногда постился по утрам с большим рвением, чем иудей, справляющий субботу. Однако есть некоторое лицемерие в этой простоте, выставляющейся напоказ. Хотя он принимал скромный вид, дом его, как видно, отличался внутри роскошью. Этот монарх, восхвалявший постоянно древние обычаи, тем не менее, произвел революцию в нравах и обычаях своего времени; никто больше него не способствовал развитию роскоши, о которой он говорил с сожалением. Рассказывают, что по его приказанию перед Сенатом и народом читали древнюю речь Рутилия против тех, кто одержим манией построек; он забывал, что сам внушил вкус к ним и показал пример своими великолепными постройками и что значительная часть упреков, которые он делал другим, могла быть обращена на него самого.

«Я застал Рим кирпичным, – говорил он иногда, – я оставляю его мраморным». Йордан справедливо замечает, что эта метафора была истиной. До Августа мрамор редко употреблялся в римских постройках; со времен империи он стал общеупотребительным. Не только монарх украшал им свои дома, в Помпеях мрамор встречался в лавках валяльщиков и виноторговцев; но особенно много его на Палатинском холме; нигде не попадается он в таком количестве, и трудно было бы понять, каким путем архитекторы, строившие дворцы Цезарей, могли так легко добывать редкие и ценные породы, привозившиеся изо всех стран мира, если бы открытие, сделанное несколько лет тому назад, не помогло понять это. На берегу Тибра, недалеко от странной горы Тестаччио, образовавшейся из черепков разбитых ваз, в 1867 г. нашли древний римский порт. До сих пор видны кольца, к которым привязывали суда, ступени, по которым вносили и сносили грузы. Вокруг порта были устроены обширные кладовые, куда временно складывали товары после их выгрузки. Когда их открыли, в них находилось еще значительное количество мраморных глыб, которые начали полировать. Надписи, вырезанные на этих глыбах, а также на камнях древней стены Сервия, дают нам любопытные указания на их происхождение и способ, каким они были препровождены в Рим. Каменоломни, самые знаменитые во всем мире, те, что доставляли лучший мрамор, принадлежали императорам; ими пользовались они исключительно для своих построек. Работы, в каменоломнях предпринимавшиеся, и нужное для этого количество рабочих стали так значительны при Траяне, что образовали отдельное управление, зависевшее несомненно от частных доменов. Каждой каменоломней заведовал управляющий императора, которому подчинены были разные чиновники, смотрители, художники. Рабочих было очень много, и они состояли большей частью из людей, приговоренных по суду к каторжным работам; эти несчастные, мало приспособленные к