с недосягаемых мест, он судорожно вздрагивал всей кожей, и этим способом старался согнать с себя впившихся паразитов.

— Не последняя ли в одиночестве Ванькина пашня?

Николай Ершов, управившись с подъёмом пара меньше чем за неделю, в пору междуделья перед сенокосом, решил подзаработать денег, заняться плотником. Он влился в плотницкую артель и работал наравне с молодёжью. При ломке старых изб, взамен которых ставились новые, Николай, не доверяя молодым плотникам, сам вставал на передний «красный угол» и старательно и задорно шевырялся в чашках угла, осторожно поднимал спрессованные шмотья моха, копошась искал золотые монеты, зная, что в ранние времена при постройке дома или просто захудалой избёнки, хозяева старались (для счастья) в «красный угол» заложить золото.

С желанием подзаработать на расходы, в плотницкую в эту же артель, работающую в Верижках, где уже день проработал Николай, на второй день явился и Митька Кочеврягин. Из уважения, он перво-наперво, со всеми поздоровался за руку, к последнему подойдя к Николаю, Митька, не помнив раньше разладов с ним, с улыбкой протянул руку для здорованья сказал:

— Здорово, Николай Сергеич!

— Нет, Митьк! Я тебе своей руки не подам, а вместо руки могу предложить тебе вот кукиш, на него чего хошь-то и купишь, — дерзко отпарировал Николай Митьке.

— Почему так?! — опешил Митька.

— А так, около твоего дома пройти нельзя, прошлый раз твой Барбос с меня, с пьяного штаны спустил, в разор меня поставил и в стыд на всю улицу ввёл.

— А что же я не видел?

— А ты пьяный валялся, в бесчувствии был. Да и вообще, в недобрый час, мимо тебя и трезвым-то хоть не проходи. Пройдешь, так на второй день жди от тебя, как ты тряхословие сочиняешь, тебе на лихой язык попасть не мудрено. Нет, видно была раньше дружба, а теперь врозь! — с явной обидой на бывшего друга по охоте высказался Николай.

— Не почаешь чем объешься! — машинально вырвалось в ответ у Митьки. — Ну, как хош, не хош здороваться и не надо! Я на работу пришёл, а не только с тобой здороваться, отходя от Николая заключил Митька.

— Работа работе рознь, и, прежде чем к работе приступить, надо своим бакланом поразмыслить, — многозначительно, и всего скорее относя эти слова в адрес Митьки, но он уже отошёл от Николая и вряд ли их слышал. А чтобы вся артель слышала, Николай громогласно проговорил: — Эх, нас только похвали, да по черепушке поднеси, мы готовы гору своротить! — под общее одобрение артели сказал он.

С час артель работала молча, молчал Николай, молчали и остальные плотники, за исключением деловых выкриков: «Гляди!», «Держи!», «Помоги!»

— Робя! — обратился к артели Николай. — Мы, что-то больно по-ударному разработались, как бы нам к обеду-то не облениться, а к вечеру-то совсем не выдохнуться. Давайте-ка сделаем перекур, да, кстати, инструмент повостим, ты Гришк, точило в поверти, а я топор вострить стану. Ну, плотнички, золотые работнички у кого есть табачок, у того и праздничек, продекламировал перед артельщиками Николай. — Я вчера осьмушку табаку марки «Мужичок», в потребилки купил, так что кому не лень, закуривай! — раздобрился Николай, вынимая из кармана пузатый кисет.

Мужики окружили Николая разом. Николай с тоской и сожаленьем следил за прогуливающимся по кругу своим кисетом, который на глазах тощал и вернулся к нему изрядно отощавшим. Николай торопко свернул кисет, замотал его тесёмочкой и поспешно всунул его в широченное зевло кармана. Хоть бы чем компенсировать утерю табака, Николай из экономии, ждал кто первым зажжёт спичку, чтоб у него прикурить. Он и сам держал наготове в руке спичку приготовив её к чирканью об коробок, но задерживался зажигать, выжидая время. Невольно мусоля во рту и грызя зубами торчащую изо рта самокрутку. Наконец, спичка в чьих-то руках загорелась и Николай, припав к чужому огню плямкая губами и мыча слова благодарности стал прикуривать, и Николай, и те, кто на «чужбинку» закурили его табаку, куря вскоре все сильно расчихались и до слёз раскашлялись. Это результат «заботы» Николаевой жены Ефросиньи. Она сильно не любила, когда её Николай тратит деньги на покупку табака, и не переносит того запаха палённого копыта, которым разит от мужа, особенно тогда, когда он лезет целоваться. И вот чтобы отвадить Николая от куренья, она тайком, в его кисет с табаком насыпала размельчённого и через сито просеянного куриного помёта. Вот от чего курильщики-то и закашлялись.

Во время перекура, как и обычно у мужиков ведётся беседа, говорить может каждый, кто что знает. Очередь, как и всегда, на сей раз была за Николаем.

— Вот взять хотя бы наше плотницкое дело, пыша табачным дымком, неторопливо начал Николай. Плотник плотнику розь, у другого из инструмента, один единственный топор, да и тот на топорище по-бабьему насажен. А у меня топор, цикруль и пила-«компаньника», да фуганок с железкой «Лев на стро» дома есть, и двурушник есть.

— Дядя Николай! — а я гляжу, хоть и много у тебя инструменту, а из тебя плотник, как из хрена редька! — под общий весёлый смех, подковырнул его Митька.

— Вот так сказал! Да ты такие мысли с кем обдумывал, ты смотри, такие слова в бане не скажи — черти шайками тебя забросают. А не хош, я не только плотник, я ещё и столяр-краснодеревщик, и такой шкап отчубучу, что вы со своим покойным дедушкой закачаетесь! — с обидой возразил Николай ехидно хихикающему Митьке. — У меня один циркуль чего стоит, такого хорошего гостя у тебя в дому небывало, какой у меня светлый и точный циркуль. А пилу мою «компанионку» ты Митьк видывал, вот она моя кормилица! — расхваливая свою пилу, Николай, разглагольствовался о её достоинстве и добротности. — Она у меня из породистой стали сделана. Его, строй-лесу и дров тьма-тьмущая перепилено, поэтому она, вишь какая узкая стала. Мой покойный дед Елуфим Дементьеич, царство ему небесное, в Нижнем Новгороде на ярмарке её купил. Она ему лет двадцать служила, моему отцу лет десять отработала, теперь мне по наследству в кормилицы попала. Когда мне её мой покойный батя при разделе семьи в надел подарствовал, напутственно сказал: «На, Кольк пилу и поминай мою доброту, она почти сама пилит только берись за её ручки и подёргивай!» — под общий смех артельщиков, не зная врал, не знай правду говорил Николай, и продолжал, — И действительно, не пила, а игрушка! Вот поглядите, она от работы и точки вон как вся поизносилась, а ни одного зуба не потеряла. В общем-то не пила, а музыка, — и он, взяв пилу в