Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— У меня интервью брали для одной программки, — как-то неуверенно продолжил Пичугин. — Нельзя ли посмотреть, что они там выпустят?
— Вы какие-то спорные вопросы поднимали?
— Да как вам сказать…
— Говорите, как есть, Иван Григорьевич. Здесь все свои.
Пичугин посмотрел куда-то вбок, на оконные жалюзи.
— Понимаете, там корреспондент спрашивал про перестроечные времена.
— Ну и что?
— Да я тогда был в группе «Коммунисты за демократию».
— Мало ли кто где был, Иван Григорьевич!
— Это верно. Только я письмо одно коллективное подписывал, от имени депутатского корпуса.
— Про что письмо?
— В поддержку суверенитета России, против союзного центра, — через силу выговорил Пичугин.
Я помотал головой.
— Простите, не пойму что-то, Иван Григорьевич. А что тут страшного? Тому письму семнадцать лет исполнилось.
— Понимаете, у меня округ деревенский, там народ консервативно настроен. До сих пор живут прошлым. Могут быть кривотолки.
— А что за канал интервью брал?
Депутат назвал канал.
— Иван Григорьевич, дорогой! Он же в вашем округе не ловится.
— Совсем не ловится? — с сомнением переспросил Пичугин.
— То есть абсолютно!
Депутат помолчал и потеребил кожаный ремешок портфеля.
— Если так, то ладно. Но вы всё-таки поинтересуйтесь у них до эфира, что они оставили, а что убрали. Хорошо, Алексей Николаевич?
— По-вашему, федеральные телеканалы проводят сбалансированную политику, и цензуры на них нет?
Ну и детки пошли нынче. Девушка с африканскими косичками, задавшая мне очередной вопрос, была настроена наступательно. Вводная часть беседы со студентами осталась позади, и со стороны будущих пресс-службистов начался хороший, плотный натиск.
Я мило улыбнулся.
— Федеральные телеканалы — это не по моей части, скажу сразу. Мы с ними практически не взаимодействуем — точнее, они с нами. Так что на себе или своих коллегах их политику не ощущаю.
— Ну а что с цензурой? Вы признаёте ее наличие?
— Под цензурой вы, очевидно, имеете в виду редакционную политику. Цензуры как системы специальных государственных структур в нашей стране не существует. Более того, она официально запрещена.
— Хорошо, — донеслось из противоположного угла конференц-зала, — а с редакционной политикой федеральных каналов лично вы согласны?
«Живенько сегодня дискутируем», — подумал я.
— Если бы я был тотально не согласен, то ходил бы с плакатом на марши несогласных.
Раздался смех.
— Если же говорить серьезно, — я погасил улыбку на лице, — то у каждого канала своя собственная линия, своя политика. И рассматривать надо каждый случай в отдельности. Мне что-то нравится, а что-то нет. Нормальное явление.
— Алексей Николаевич, — подняла руку другая девушка, в строгом деловом костюме, — вы профессионально отвечаете на острые вопросы. Я сама хочу стать руководителем пресс-службы, если получится. Я пишу дипломную работу о городской прессе девяностых годов, была в библиотеке и почитала некоторые ваши старые публикации. Вы тогда еще не работали в парламенте и были очень зубастым журналистом. Вы жестко критиковали власть. Скажите, с тех пор ваши убеждения изменились? Извините, если это некорректный вопрос.
— Вопрос корректный, — спокойно ответил я. — Ни от одного из написанных тогда слов я не отказываюсь. Просто если появляется возможность что-нибудь сделать, что-нибудь изменить к лучшему, надо ее использовать. Мне предложили почти с нуля сформировать пресс-службу, и я решил, что это может быть интересно и… полезно. Критиковать, не неся реальной ответственности ни за что, конечно, легче.
— А чем лично для вас является служба в аппарате заксобрания? — подхватила «африканка». — Вы пока чиновник с небольшим стажем…
Лесных, приставленный к нам в качестве смотрящего и сидевший у стеночки, с любопытством покосился на меня. Его шеф, товарищ Забегалов, пробыл на мероприятии минут пять, послушал, понюхал и удалился. Я, в свою очередь, посмотрев на Лесных, ощутил какой-то странный душевный подъем.
— Вы мне, наверное, не поверите, сейчас опять будете смеяться, — сказал я. — Для меня нынешняя служба это не статус, не стаж и даже не деньги. Это самореализация.
Фразы вылетали одна за другой, как автоматные очереди.
— Мне интересно здесь работать, — говорил я. — Я вижу и чувствую, что у меня получается, хотя на этот счет могут быть и другие мнения. Задача пресс-службы, как я ее понимаю — это создание положительной атмосферы. Журналисты, которые обращаются к нам за информацией, должны чувствовать человеческое отношение к себе. Если не будет его, то вся наша кипучая деятельность окажется напрасной.
Кресло под товарищем Лесных громко скрипнуло.
— Вам, возможно, предстоит занять в будущем мое место или место одного из моих преемников. Я хочу, чтобы вы уважали журналистов — конечно, тех из них, кого есть за что уважать. Пожалуйста, помните о том, что у этих людей довольно непростое ремесло. И… всё-таки это мы, пресс-службы, для них, а не они для нас. Журналисты первичны, мы вторичны, — закончил я.
— Вы правильно говорите, Алексей Николаевич, — заметил юноша, сидевший рядом с деловой девушкой. — Но, знаете, на словах все чиновники за открытость и гласность. А вот потом, после их обещаний, начальнику вашего уровня элементарно невозможно дозвониться. Секретарша просто скажет: «Перезвоните позже», и всё. Для простых граждан — таких студентов, как мы, например, — вы недоступны.
— У меня нет секретарши, — ответил я. — А те, кому это интересно, могут записать номер моего мобильного телефона. Готовы?
— Ну, ты даешь, Алексей Николаевич! — покрутил головой Лесных, когда мы шагали со встречи по длинным парламентским коридорам. — Такого никто еще не делал. Это прямо популизмом попахивает, с телефоном-то.
— Зато какие были аплодисменты! — ответил я.
— Это же дети еще, вчерашние школьники. Что они понимают? — хмыкнул зам управляющего делами.
— Многие вещи они понимают не хуже нас с вами, — задумчиво сказал я.
У лифта Вячеслав Алексеевич со мной простился и покатил наверх: докладывать Валентину Юрьевичу о моем популизме. Я же достал мобильный и увидел два пропущенных вызова. Номер был знакомый.
— Анна Игоревна, искали? — спросил я, дождавшись соединения.
— Искала, — подтвердила она. — Ты у Хрюшникова, что ли, был?
— Нет. Народ просвещал.
— Какой народ?
— Студенты на практику пришли.
— Бросай студентов, слушай меня. Губернатор в Москву уезжает, а у него эфир сегодня на телевидении.
— Сочувствую вам, — сказал я.
— Я уже свою порцию получила, — бодро отозвалась моя коллега из администрации, — а Григорий Владимирович попросил твоего шефа выступить вместо себя.
— И он согласился? — задал я глупейший вопрос.
— Угадай, — предложила Анна Игоревна.
Я испытал ощущение полета.
— Во сколько? — услыхал я собственный голос как бы со стороны.
— Сразу после вечерних новостей.
— Это будет комментарий?
— Нет. Ток-шоу Матусевича.
— На «Сторонке»? — задал я уже совершенно лишний вопрос.
— Ну да.
Это был полный вперед. Шоу в прямом эфире под названием «Вокруг да около» длилось сорок минут.