– Вы считаете… Маша погибла? – с трудом произнес он.

– Мы очень надеемся, что она просто уехала куда-то. Никогоне предупредив.

– Это на нее не похоже. Может, действительно отправиласьискать сокровища? Последнее время она очень тяготилась своим положением, пенсиямаленькая, коммуналка, соседи шумные, да и вообще… Я особенно помогать ей немог, у меня семья, а зарплата тоже, знаете ли… в общем, иногда получалосьскопить рублей пятьсот, но и их она брать не хотела. Считала меня предателем. Вкаком-то смысле она права. Квартиру я вполне мог оставить ей, но моя жена… – Онвыразительно вздохнул и уже другим тоном продолжил: – Если она что-то нашла ввещах отца, вряд ли хотела, чтобы о ее путешествии знал кто-нибудь из знакомых.Как вы считаете?

– Будем надеяться, что с ней все в порядке.

– Но это письмо вас беспокоит?

– Конечно. Потому мы и пытаемся как можно скорее отыскатьвашу бывшую супругу.

Тут Кошкин взглянул на часы и вроде бы испугался.

– Половина одиннадцатого. Мне пора домой, извините. Жена нелюбит, когда я опаздываю.

– Могу я вам позвонить, если вдруг…

– Конечно. Только, пожалуйста, лучше на мобильный и днем.Хорошо?

Мы простились, Кошкин, еще ниже опустив плечи, поспешил спуделем к своему дому, а я направилась к машине. Несмотря на многие неясности,разговор с Кошкиным я не считала бесполезным. Теперь появился хоть и смутный,но все же намек на некие сокровища, которые отлично укладывались в нашу сЖенькой версию. Радовало и то, что сейчас гибель Кошкиной, которая днем ещеказалась практически делом свершившимся, вызывала сомнения. Что, если дамадействительно отправилась на поиски сокровищ? Оттого и предпочла помалкивать.Но это успокоило меня лишь на мгновение: если слежка и обыски в комнате не плодее фантазий, то женщина в опасности, чем скорее мы ее найдем, тем лучше.

Тут я подумала, что, возможно, ищем ее не только мы имилиция, и невольно огляделась. Редкие прохожие спешили по своим делам,компания молодых людей устроилась на скамейке с намерением выпить пива. Наулице еще светло, но…

Я поспешила к своей машине и вздохнула с облегчением, когдатронулась с места. Достала телефон и набрала Женькин номер.

– Ты где?

– В ресторане, – ответила она, хихикая.

– Хорошо. Спроси у Петренко вот что: в детстве он ездил вместес отцом и дедом к месту службы последнего, может, он вспомнит, где это?

– Спрошу. Кошкин рассказал что-нибудь интересное?

– Ты там не очень-то болтай при своем ухажере.

– Он в туалет ушел. Слушай, по-моему, он решил менясоблазнить и с этой целью спаивает. Хотя я и так не против. Эй, что скажешь?Стоит мне сегодня согрешить?

– На твое усмотрение.

– Уж очень он боек, так и подмывает к черту послать. Сдругой стороны, меня не убудет. Ладно, закругляемся, он возвращается. Если додвенадцати не вернусь, до утра не жди.

Я усмехнулась, убрала телефон и поехала домой. Решивсократить путь, я свернула в Аптекарский переулок. Дорога здесь узкая исовершенно пустынная. Оттого на «Жигули» я обратила внимание практически сразу.Они держались на расстоянии в несколько метров, не делая попыток меня обогнать.Впрочем, здесь это затруднительно, мало того, что переулок очень узкий, так ещес двух сторон машины припаркованы. Но, несмотря на эти соображения, янасторожилась и вспомнила свою недавнюю мысль о том, что не только мы и милицияКошкину ищем. Вспомнила и поежилась. И прибавила газу. «Жигули» остались где-топозади.

Я свернула на улицу Серебрякова и поспешила выехать напроспект, среди людей и потока машин почувствовав себя гораздо спокойнее. Насветофоре вновь свернула, отсюда до моего дома совсем недалеко, и тут… Взеркале заднего вида я заметила «Жигули». Не могу утверждать с уверенностью,что те же самые, из-за расстояния номер разглядеть я не смогла, однакопочувствовала себя очень неуютно. Неужто за мной следят? Надеются, что я выведуих к Кошкиной? Да я знать не знаю, где она.

Мою догадку стоило проверить. Я затормозила возле дома сбольшой аркой, которую перекрывали ворота. В воротах была калитка, а рядомнадпись: «Машины у ворот не ставить». По соседству нашлось местечко, и яприткнула машину, краем глаза заметив, что «Жигули» припарковались у соседнегодома. Из машины никто не показывался. Я вышла. Калитка была не заперта, чем я ивоспользовалась, толкнула ее, и она открылась с жутким скрипом, а я увидела, чтоиз «Жигулей» появился парень в джинсовой рубахе. Если бы у меня было чутьбольше мозгов, я бы вернулась к машине, но вместо этого я быстро миновала аркуи оказалась во дворе-колодце. Впереди тоже была арка, два подъезда – слева исправа. А сзади слышался звук шагов, которые все приближались. Что делать? Идтивперед или спрятаться в одном из подъездов? Надо было решаться, а я вместоэтого замерла на месте, бестолково оглядываясь. Со мной поравнялся парень вджинсовой рубашке, улыбнулся мне и сказал, кивнув на арку впереди:

– Там тупик. Если хотите пройти на Михайловскую, то проход всоседнем дворе.

Он еще раз улыбнулся и направился к подъезду, а я,пробормотав «спасибо», вернулась к машине, вздохнув с облегчением. «Вот дура, ичего перепугалась?» Я покачала головой и поспешила домой, очень надеясь, чтоЖенька вскоре появится.

Выпив чаю, я устроилась на кухне возле окна ждать ее. Часыпоказывали половину первого, и стало ясно: Женьку ждать бессмысленно, онарешила согрешить и раньше утра не вернется. Вздохнув, я пошла спать.

Подруга разбудила меня в семь утра; зевая, она шла к постелии по дороге наткнулась на стул, от шума я и проснулась.

– Привет, – сказала Женька шепотом, точно бояласького-то разбудить.

– Привет, – вздохнула я. – Ты рано.

– Терпеть не могу, когда кто-то храпит в ухо. Единственныйчеловек, с которым я готова делить постель, это ты, – хмыкнула подруга иплюхнулась рядом со мной.

– Так он храпит?

– Уверена. – Женька зевнула и блаженно прикрыла глаза.

– Эй, так нечестно. Ты меня разбудила, а сама собираешьсядрыхнуть.

– Просто тебя разбирает любопытство, – мурлыкнулаЖенька.

– Конечно, разбирает. Как он тебе?

– Бывало и хуже. В смысле, ничего. Ох уж эти мне Казановы,только и годятся на то, чтобы за пять минут до совещания трахнуть секретаршу.

– Ты показала ему класс?

– Само собой.

– Надеюсь, парень жив, – хихикнула я.

– Что ему сделается. Но секретаршам сегодня точно ничего необломится.

– Бедняжки.