Так, в спорах с папой и в участии в разговорах с большими людьми, проходило мое детство. Но то, что мои поступки могли иметь и нехорошие последствия для всей семьи, я понял только в тот день.

Дни шли за днями, а меня никто не трогал. Не вызывали даже к директору. Клавдия Ивановна холодно и молча провожала меня взглядом. Химичка была подчеркнуто официальна. Чувствовалось, что не желает она меня лишний раз трогать. Но, делая перекличку, всех называла по именам и фамилиям, меня же только по фамилии. За ответы «отлично» не ставила, но и специально не «резала». То есть, всё было почти, как всегда. Чувствовалось только, что она и директор ждали развязки. И эта развязка наступила. Таким неожиданным образом, каким его никто не ждал. Произошло событие, потрясшее Одессу. Оно не имело никакого отношения к моим школьным будням. Но, как часто это бывает в жизни, очень скоро мы, сами того не желая, оказались втянутыми в водоворот событий. Они захватили нас, и, в конце концов, благополучно вынесли на берег. Помогая другим, отец помог и мне. Но об этом мы узнали позже. А сейчас, сделаем шаг в сторону, и вежливо пропустим историю вперед.

В 1971 году люди из Одессы стали массово уезжать. Уезжать навсегда. В основном, в Штаты. Но кто-то летел и в Израиль. Власти это с начала раздражало, а потом и стало пугать. Отъезд из страны сопрягли с гигантскими трудностями. Евреям начали препятствовать при поступлении в ВУЗы, а руководителей-евреев старались уволить с их должностей в народном хозяйстве.

Одним из таких руководителей был Давид Яковлевич Аксельман, начальник цеха № 14 Одесской швейной фабрики бельевых изделий. Моя мама была его заместителем.

Фамилия Аксельман известна всей старой Одессе. Еще до революции три брата Аксельман были известными закройщиками, со своим ателье в центре города, и с клиентами – известными людьми. Ткани и фурнитура покупались за границей. Для этого туда отрядили одного из трех братьев. Дела у закройщиков пошли лучше, и это требовало постоянного присутствия за рубежом. На помощь одному брату отправился и другой. Они колесили по Европе, закупали необходимое, и отправляли в Одессу. Оставшийся там брат, руководил производством, а особых клиентов обслуживал сам. Успех длился до тех пор, пока мировая война и революция в России не принудили семью свернуть дело, и уехать в Америку.

В США они постепенно развернулись. И хотя Аксельман не удалось стать еще одним Levi Strauss, на кусок хлеба с маслом они зарабатывали. Вскоре, правда, грозовые тучи разверзлись над ними и там. Сначала им не давало развиваться промышленное производство одежды. Оно было поставлено в Штатах с размахом. Цены на готовую продукцию были низкими, качество высокое, и индивидуальным пошивочным мастерским приходилось туго. Процветали только известные торговые марки, с постоянной и обеспеченной клиентурой. Аксельманы отвоевали часть этого рынка, и добились определенных успехов. Но тут на Америку обрушился кризис, и многим из клиентов стало уже не до костюмов. От разорения Аксельманов спасло чудо – пришел заказ из СССР.

В революционной России из всей семьи остался только Давид – единственный сын Якова, одного из братьев Аксельман. Увлекшись идеями социализма, молодой Давид решил строить новую, счастливую жизнь, и уезжать из России отказался. Он рано женился, и в поисках хлеба насущного переехал сначала в Харьков, а потом и в Москву. В Москве жизнь наладилась, но родившаяся дочь была слабенькой, болезненной, и семья вернулась в теплый, родной город у моря. Здесь Давид Аксельман организовал швейную артель, которая пользовалась большим успехом у искушенных жителей Одессы.

Летом 1941 года Давида Аксельмана призвали в армию. Повоевав два года на передовой, его, уже офицера, после ранения демобилизовали, и направили в распоряжение Наркомата легкой промышленности РСФСР. Председателем Совета Народных Комиссаров РСФСР, в то время был Алексей Николаевич Косыгин, будущий премьер-министр Советского Союза. Шла война, и все было для фронта, для победы. В тылу и в армии было не до изысков. О туфлях и ситцевых платьях можно было только мечтать. Но Косыгин уже тогда думал о времени после войны. Он собрал вокруг себя специалистов, спорил с ними о нелегкой жизни легкой промышленности, и просил продумать план ее модернизации. Ведь какой прекрасной будет жизнь после войны!

Тем временем, жизнь после войны прекрасной получалась медленно. Все было разрушено. Народу было нечего одеть и обуть. Люди годами ходили в армейском обмундировании. В Одессу, на восстановление и строительство швейных фабрик Косыгин, ставший на тот момент Народным Комиссаром легкой промышленности СССР, отправил двоих одесситов из своей группы – Натана Исааковича Кацнельсона и Давида Яковлевича Аксельмана. Они взялись за работу споро, и уже через несколько месяцев, объединив в одно производство пару довоенных артелей, дали первую продукцию. Косыгин это для себя отметил.

В середине 60-х годов, став Председателем Совета Министров СССР, Косыгин стал инициатором экономических реформ в СССР. Он привлек Кацнельсона и Аксельмана к разработке той части, которая касалась легкой промышленности. Общую и детальную концепцию реформирования экономики СССР разрабатывал советский экономист Евсей Либерман. Реформа дала мгновенный результат. Жизнь советских людей стала улучшаться. Бесстрастные цифры говорили о том, что национальный доход вырос, по сравнению с предыдущим пятилетием, с 30 до 45 %. Среднегодовые темпы экономического роста увеличились с 6,5 до 7,7 %. Производительность труда возросла с 31 до 39 %. Для советского человека, далекого от цифр, это означало, что на смену хлебу из гороховой муки пришел хлеб белый, пшеничный. Мясо, масло, колбасу можно было купить свободно, и без очереди. Предприятия могли за счет собственных средств построить даже жилье! Восьмая советская пятилетка (1965–1970 г.г.) вошла в историю, как «золотая».

Но к началу 70-х г.г. реформы стали буксовать. А затем и вовсе захлебнулись. Партийная номенклатура не была в них заинтересована, ибо реформированная экономика всё больше управлялась экономическими законами, и все меньше подчинялась законам политической целесообразности. Ничего хорошего это функционерам не несло. В 1971 году, в беседе с Председателем Правительства Чехословакии Любомиром Штроугалом, Алексей Косыгин сказал: «Ничего не осталось. Все рухнуло. Все работы остановились, а реформы попали в руки людей, которые их вообще не хотят. Реформу торпедируют. Людей, с которыми я разрабатывал материалы съезда, уже отстранили, а призвали совсем других. Я ничего хорошего не жду».

Либеральные идеи Е. Либермана пришлись партийцам не по вкусу. Вспомнили они и еврейское происхождение автора реформ, а также всех тех, кто принимал участие в их разработке. Причиной была не только ненависть к реформам в СССР, но и ряд политических событий за его пределами.

В 1967 году, в ходе «шестидневной войны», израильская армия разгромила объединенные силы арабских стран. Годы провокаций, сотни советников и самое совершенное советское оружие, арабам не помогли. И это в год пятидесятилетия Октября! Советское руководство расценило цепь событий, как не случайность. Им было ясно, как божий день – налицо еврейский заговор. Мировой сионизм, и их пятая колонна в СССР – советские евреи, очевидно, планировали разрушить СССР улучшением жизни советских людей и победой Израиля в войне на Ближнем Востоке. Но их коварные планы были разоблачены! Партийным вождям оставалось только сделать выводы. И они были сделаны. Медленно, но уверенно евреям Союза усложняли жизнь. Они стали ненужными советской власти. Более того, опасными для неё. Выпускать их из страны было нельзя. Что скажет Запад? Что бегут из коммунистического рая? Арабские друзья советского народа также были в ужасе от перспективы выезда в Израиль тысяч новых репатриантов. Решено было евреев оставить в СССР, но при этом мстить им за то, что они евреи. Перед страной опять замаячил «еврейский вопрос». Лица (и всё остальное) еврейской национальности поначалу пытались доказывать, что подозрения в их нелояльности беспочвенны. Проводились митинги и собрания, на которых евреи клялись в верности СССР и клеймили экспансионистскую политику правящих кругов Израиля. Советская власть это приветствовала, поощряла и утверждала, что она им верит. Но жизнь для евреев становилась все тяжелей. Появились первые отъезжающие в Израиль. Сначала о них говорили шепотом, и смотрели, как на диковинных зверей. В районные комитеты партии вызывались секретари партийных комитетов, и там их заставляли вести более активную антисионистскую агитацию и пропаганду. Их карьера ставилась в зависимость от количества уехавших. Однако поток отъезжающих усиливался, и вскоре стал бурной рекой.