Приободрившись после своей маленькой победы, Оливия приступила к изучению документа.

Уголки губ Клейтона вроде бы чуть дернулись вверх, но уже в следующее мгновение его лицо снова ничего не выражало.

– Когда подъедем к городским воротам, помолчи. Сумеешь?

Покосившись на него, Оливия спросила:

– А что, мы уже близко?

– Более или менее.

– А если точнее?

– Ну, смотря с чем сравнивать… Это намного ближе, чем Англия.

– Какое расстояние отсюда до Санкт-Петербурга? – спросила Оливия, решив больше не играть словами.

– Около четырех миль.

– А что мы будем делать, когда приедем? – Она уже задавала этот вопрос перед выходом из хижины, но Клейтон его проигнорировал.

Проигнорировал и на сей раз.

Оливия тоже подняла воротник тулупа, стараясь не замечать его запаха и радоваться теплу.

Повозка повернула направо, и ее снова бросило в сторону, только на этот раз – не на Клейтона, а к краю телеги. Оливия попыталась ухватиться за край скамьи, но руки были заняты драгоценной бумагой.

В последний момент Клейтон подхватил ее, не дав свалиться с телеги следом за головками капусты, посыпавшимися вниз. На какой-то миг ее спина оказалась прижатой к твердой и широкой мужской груди, а его рука в это время оставалась на животе Оливии. Дыхание Клейтона приятно согревало ее ухо, но уже в следующий момент все кончилось.

– Грязь, – сказал Клейтон и спрыгнул с телеги.

Оказалось, что правое заднее колесо утонуло в грязи до самой оси. А некогда степенный и в высшей степени уравновешенный пони сейчас нервно перебирал копытами – словно хотел встать на дыбы.

Клейтон тотчас успокоил животное. Оливия же, подобрав юбки, также выбралась на дорогу. Ей было прекрасно известно, что такое застрявшие колеса. Она успела это узнать, когда взяла на себя управление фабрикой. Поэтому решила не сидеть в телеге, добавляя свой вес к весу поклажи, и начала собирать ветки и палки, чтобы подложить под колеса.

Она уже подсунула под застрявшее колесо три или четыре ветки, когда ее остановил Клейтон.

– Что ты делаешь? – спросил он, глядя на нее с удивлением.

– Ветки увеличат силу сцепления колеса с дорогой.

– Но почему ты это делаешь? – В его голосе слышалось подозрение.

– Когда же ты поймешь, что я уже не та глупая девчонка, какой была в пятнадцать лет?

– Ты вовсе не была… – Клейтон умолк. Вероятно, хотел сказать ей что-то хорошее, но потом передумал. – Оливия, если ты возьмешь лошадь под уздцы, я приподниму телегу.

– Возможно, будет проще, если мы сначала выгрузим всю капусту.

Клейтон покачал головой:

– Не стоит. Правдинцы будут тебя искать. Я бы предпочел не задерживаться. Не хочу, чтобы они нас нашли.

Такой вариант Оливии тоже не казался привлекательным.

– Я поговорю с пони, – сказала она.

Когда Оливия приблизилась, лошадка покосилась на нее в испуге. Девушка попыталась сделать то же самое, что и Клейтон – поговорить с ней ласково, чтобы успокоить. Но она довольно быстро перешла на английский.

– Нам очень надо, чтобы ты еще немножко потянула. – Лошадь щелкнула крупными желтыми зубами, и Оливия тут же вспомнила довольно много русских слов. – Понимаю, ты женщина и поэтому предпочитаешь Клейтона. Но ему надо поднять телегу. – Лошадь снова щелкнула зубами. – Что конкретно ты говорил этой зверюге? – обратилась Оливия к своему спутнику.

Клейтон отошел от повозки, и Оливия почувствовала, что краснеет, но заверила себя, что это от мороза.

– Я рассказал ей, какая она красивая девочка. – Его голос понизился до бархатистого шепота. – И какая она умная девочка.

Лошадка перестала прядать ушами и успокоилась.

– Я попробую, – вздохнула Оливия. Клейтон же снова занял место у провалившегося колеса. – Я бы не поддавалась на его грубую лесть, – сообщила Оливия лошади. – Насколько я помню, в точности те же слова он говорил когда-то и мне.

Клейтон закашлялся, и на душе у Оливии потеплело. Ей показалось, что бездна, разверзшаяся между ней и Клейтоном, стала уже не такой бездонной.

Она продолжила разговор с лошадью:

– Я бы на твоем месте ему не верила. Он может в любой момент передумать и решить, что ты связалась с группой кровожадных революционеров. И главное – не позволяй ему тебя целовать. Ничем хорошим это не кончится.

Клейтон снова закашлялся, потом крикнул:

– На счет три! Один… два… три!

Оливия сильно потянула за поводья, и через несколько секунд колесо с громким чмоканьем высвободилось из грязи.

Клейтон тут же забрался на свое место. Оливия, погладив пони по носу, последовала за ним. Они ехали молча около часа, но теперь их молчание не казалось враждебным.

Наконец дорога еще раз повернула – и у Оливии перехватило дыхание. Город был прямо перед ними и производил грандиозное впечатление. Он был весь разделен на участки полосами рек, дорог и каналов. Солнце же отражалось в золотистых куполах церквей и освещало гранитные фасады домов.

Оливия повернулась к своему спутнику:

– Ты раньше бывал в Санкт-Петербурге?

Клейтон несколько раз сжал в кулак правую руку, чтобы утихла боль. Но, заметив, что Оливия за ним наблюдает, тотчас же убрал руку за спину.

– Трижды. В первый раз я там убил человека. Во второй раз – спас друга. А в третий раз здешний царь сделал меня русским бароном.

– Барон сказал, что я должен доставить капусту, – проговорил Клейтон, энергично жестикулируя. И эти бестолковые жесты сделали незаметной его военную выправку. А еще он поминутно чесал в затылке, что странным образом стирало с его лица все признаки острого ума и даже делало его глуповатым.

Полицейский у городских ворот кивнул. Нижняя часть его лица была скрыта плотным вязаным шарфом и высоким воротником серой шубы.

– Документы.

Клейтон ткнул Оливию локтем в бок.

– Документы у тебя?

Что? Он хочет, чтобы она…

– А… вспомнил. Они у меня. – Клейтон достал что-то из-под тулупа и протянул полицейскому.

Оливия затаила дыхание. Клейтон никак не мог разжиться документами, предписывающими ему продать капусту. Значит, сейчас представитель власти распознает в них мошенников.

Полицейский смахнул несколько снежинок с бумаг, затем вернул их Клейтону.

– Не забудь получить соответствующие разрешения на продажу.

– Да, конечно. Не в первый раз. – Клейтон взмахнул поводьями, и телега въехала в город.