Что ж, если так, если это были деньги, незаконно напечатанные ее отцом, то, значит, она использовала их на помощь людям, поэтому, приняв такое решение, не должна казнить себя за это.

На лице Клейтона виднелись темные тени, словно он не спал много дней. В задумчивости потирая ладонью подбородок, Клейтон проговорил:

– Все, что связано с тобой, Оливия, странно и непонятно…

Он впервые после своего «воскрешения» назвал ее по имени, и знакомый голос, произносящий ее имя, проник в самые потаенные уголки ее души, где Клейтон жил всегда.

Ей по-прежнему хотелось злиться на него, бранить за холодность и недоверие, но ужас, в котором она жила последние дни, постепенно оставлял ее, поэтому оставил и гнев.

– Десять лет я жила с мыслью, что на мне кровь. – Кровь, которая ее пометила. Кровь, которая жгла. Кровь, которая уничтожила ее наивность, лишила радости жизни, сделала ее отражение в зеркале уродливой маской. – Поверь, больше я этого не вынесу. – Ах, если бы он только мог поверить, что ее страдания настоящие.

Но Клейтона все еще одолевали сомнения. И эти сомнения переплетались с сожалением, образуя совершенно новую гамму эмоций, непривычную для него и крайне неприятную. Будучи агентом короны, ему приходилось делать ужасные вещи. Он выполнял приказы, после чего неделями не мог спать. Но он никогда не жалел об этом. Он не мог позволить себе такую роскошь, как неуверенность, ведь от нее – всего один шаг до слабости.

Однако сейчас, глядя на запекшуюся кровь на шее Оливии и на синяки от веревок, он испытывал неуверенность.

– Ох…

Клейтон замер.

– Что случилось?

Оливия покачала головой, но прикусила нижнюю губу и поморщилась.

– Нет, действительно ничего. Просто заноза. Щепка от забора. Сама виновата. Думаю, это плата за то, что я захотела встретиться с тобой в лесу.

Клейтон усадил ее себе на колени.

– Позволь, я посмотрю.

Через мгновение темная заноза была выдернута.

– Спасибо, – дрожащим голоском проговорила Оливия.

– Хм… Думаю, нужно сделать кое-что еще. – Он поднес ее пальчик к губам и поцеловал крошечное красное пятнышко. – Так лучше?

Клейтон сделал над собой усилие, пытаясь избавиться от непрошеных воспоминаний, но у него ничего не получилось. И все же он не желал признавать, что ему отчаянно хотелось заключить ее в объятия, хотелось поцелуями растопить замерзшие на ее щеках слезинки и заверить, что отныне и впредь все будет хорошо.

Но таким образом он бы показал, что она до сих пор имела над ним власть. А его учили, что нельзя быть доверчивым идиотом.

И ему вовсе не хотелось вмешиваться в шпионские игры. Министерство иностранных дел покончило с ним, а он покончил с министерством и не испытывал никаких сожалений. Просто принял к сведению, что все кончено.

Кстати, он не испытывал никакой любви к русскому царю. Этот человек приказал пытать Мэдлин, и прошли три долгих дня, прежде чем они с Йеном сумели ее вызволить. Однажды Клейтону довелось спасти жизнь самодержцу. Это свое деяние он считал ошибкой, и сейчас появился реальный шанс эту ошибку исправить.

Тут Оливия вновь заговорила:

– Так как же быть с шифром?

Клейтон молча пожал плечами, давая понять, что русские дела его не интересуют.

– Но ты по крайней мере поможешь мне отправить сообщение в Санкт-Петербург, чтобы я могла кое-кого предупредить? – упорствовала Оливия.

Дьявол! Он и так слишком долго этим занимался.

– Ладно, хорошо. У меня есть свои люди в порту. Мы сможем отправить сообщение, пока будем искать судно для возвращения в Англию. Устраивает?

Она медлила с ответом. Интересно, почему? О чем она на самом деле думала? Ему было жизненно необходимо убедиться в том, что Оливия не работала на революционеров.

– Ты доверяешь этим людям в порту? – спросила она.

Клейтон снова пожал плечами.

– По большей части.

– Тогда мы должны сами отправиться в Санкт-Петербург.

Вот! Чем не доказательство ее работы на революционеров? В противном случае сообщения было бы достаточно.

– Революционеры будут тебя искать, – заметил он.

Рука ее дернулась к ранке на горле, но тут же опустилась.

– Я не отступлю и не позволю им совершить убийства, – заявила Оливия.

– Ты не хочешь остаться в живых?

Она уже открыла рот, чтобы огрызнуться, но передумала и проговорила:

– Если есть шанс, что мы сможем взломать шифр и спасти человеческие жизни, надо попробовать. А когда наш корабль выйдет в Балтийское море, взламывать шифр уже не будет смысла.

Клейтон не брал на себя обязательства носиться по Европе, оказывая помощь британским союзникам. Может, лучше передать шифр одному из британских шпионов в Санкт-Петербурге? Но ведь у него имелась возможность предотвратить хладнокровное убийство…

– Это теперь не моя война, – буркнул он.

– Я думала, ты стремишься к справедливости.

– Только в отношении себя. – Клейтон подождал, пока его слова дойдут до нее, и не почувствовал ничего, заметив ярость в ее глазах.

– Ты позволишь им умереть?

– Я приехал сюда не за ними.

– А за кем?

На языке вертелось множество ответов, но все же он решил сказать правду.

– За тобой.

– Но почему? – совершенно искренне удивилась Оливия. Только сейчас Клейтон заметил глубокие тени у нее под глазами. – Ты же меня не любишь!

Ему хотелось разуверить ее. Хотелось извиниться за грубость и сказать, что его единственно желание – увидеть ее в безопасности. Но все же он пробурчал:

– Необходимо обработать твои раны. – Возможно, когда он сумеет согреть ее и оказать медицинскую помощь, к нему вернется способность логически мыслить.

Клейтон достал бинты и мазь – все это он принес в хижину заранее – и налил воды из чайника в глиняную миску. Затем снял перчатку с левой руки и как следует выжал тряпочку, которую опустил в воду. Он не собирался снимать перед Оливией правую перчатку – решил, что лучше этим заняться после того, как она уснет. Ему не хотелось, чтобы она видела, какой уродливой стала его правая рука.

Оливия потянулась за тряпочкой.

– Я сама о себе позабочусь.

Неожиданно выяснилось, что Клейтон не мог заставить себя отдать ей тряпицу.

– Я все сделаю.

– Я бы предпочла, чтобы ты ко мне не прикасался.

На это Клейтону нечего было возразить, и он подчинился.

Оливия приложила тряпицу к ранке на шее. И тут же поморщилась и отвернулась – ткань была довольно-таки жесткой. Но она не издала ни единого звука, так как твердо решила, что не позволит Клейтону увидеть ее слабость.