– Ну как, Эмили, узнаем? – вот что она особенно часто слышала от матери.

Эмили помнила, что ее мама никогда не уставала отвечать на вопросы, никогда не уставала читать – она все время читала дочерям вслух, неважно, понимали они прочитанное или нет. Вот какие воспоминания жили в памяти Эмили. Вот что для нее значило быть достойной женщиной, и вот какие качества она надеялась увидеть со временем и в себе.

В тот вечер, однако, папа́ печалился по вполне очевидной причине – одна девушка из деревни обнаружила, что понесла, еще прежде чем она и ее суженный успели повенчаться. Другой слуга Господа обрушил бы на голову бедной легкомысленной девчонки потоки огня и серы, но не таков был папа́. Он показал Эмили письмо, написанное им несчастной, в котором он уговаривал ее не бросаться очертя голову замуж, но поручить ребенка церкви, а самой вернуться на место горничной и продолжать служить до тех пор, пока у нее не будет достаточно денег для приданого. Он предлагал помогать ей делом и деньгами вплоть до полного прояснения обстоятельств ее дальнейшей жизни, и все с таким подлинным и необидным сочувствием, которое всегда вызывало у Эмили восхищение. Вот почему, когда Шарлотта и Энн ушли в столовую, она вернулась в кухню и заварила отцу свежего чаю, который затем отнесла к нему в кабинет, где он уже снова уткнулся в работу – уткнулся в буквальном смысле слова, ибо его нос находился всего в нескольких дюймах от бумаги.

– Вы добрый, хороший человек, папа́, – сказала она и наклонилась, чтобы поцеловать его в розовую макушку. – Вы каждый день показываете нам, что нет истинной веры без доброты и милосердия. Крепитесь и не принимайте несчастья этой бедной девушки как свою вину. Никто не может быть более предан своему приходу, чем вы.

– А вы, дети, чем занимались сегодня? – Он спрашивал ее так, словно она все еще была ребенком, и его мягкий ирландский акцент ничуть не переменился со времен ее детства.

– Мы гуляли и разговаривали, папа́, все четверо. Совсем как в детстве, когда мы вели сражения и планировали кампании на пустоши. День был такой хороший, и я очень рада, что Энн, и Шарлотта, и Бренуэлл снова с нами, дома. А я уже совсем решила, что никогда и никуда больше не поеду. Роу Хэд и Брюссель – это, конечно, прекрасно, но они так далеко от дома. Теперь я никогда тебя не покину, папа́, так и буду жить подле тебя, пока мы оба не станем совсем старенькими и седыми.

– Тогда мне больше нечего и желать, – сказал Патрик и улыбнулся измученной улыбкой. – Господь благословил меня такой дочерью, как ты, Эмили Джейн.

– «Господи, помоги мне». – Слова, найденные Энн на окне чердачной комнаты в Честер Грейндж и произнесенные с приличествующим случаю драматизмом, увенчали ее рассказ о событиях дня. – Мне стало так страшно, прямо жутко, и я сразу поняла, что этот тип из тех, кто в пьяном угаре избивает своих жен до полусмерти и вообще доводит их до такого состояния, когда они рады, а то и вынуждены наложить на себя руки. Но и это еще не все – зачем он хранит ее перчатки и обручальное кольцо там, наверху, словно это какой-то мемориал? Может быть, он держал Имоджен на чердаке? И она смогла вырваться оттуда, только бросившись с крыши? Неудивительно, если бедная женщина чувствовала себя загнанной и одинокой. Роберт Честер – настоящая Синяя Борода, собирает людей, чтобы повесить их головы на стену рядом с головами тех несчастных тварей, которых он убил в своих лесах.

– Не забывай, Энн, – возразил Бренуэлл, надевая сюртук, – ничего определенного, что подкрепило бы твою уверенность, мы так и не нашли. Испачканная кровью перчатка – еще не собственноручно подписанное признание вины.

– Ну на это нам вряд ли приходится рассчитывать, – нетерпеливо бросила Эмили.

– А как тебе наше открытие? – сказала Шарлотта. – Миссис Честер в объятиях другого мужчины, в лесу? Видимо, это тоже ничего не доказывает.

– Вывод напрашивается сам собой: у Элизабет Честер был любовник, муж узнал, в приступе ярости убил ее и сжег тело, а теперь, пользуясь своим положением, скрывается от правосудия, – сказала Эмили. – Завтра же идем в Брадфорд, к констеблю, и рассказываем ему все, что знаем.

– Есть еще кое-что, – тихо сказала Энн, вынула из рукава в несколько раз сложенный кусочек бумаги и опустила его в чайную коробку, к другим уликам. – Это было в комнате Мэтти, подписано «Р».

Шарлотта взяла записку, внимательно прочитала ее и передала Эмили.

– «Р» значит Роберт? – задумчиво произнесла та. – Или у нас есть еще какие-нибудь «Р»?

– Нет, кажется, других нет; но мы все обратили внимание на то, как она смотрит на Честера – каждый ее взгляд противоречит каждому ее слову. Возможно ли, чтобы Мэтти не сказала нам всей правды, Шарлотта? Возможно ли, чтобы между нею и Честером была тайная связь? Что, если Элизабет Честер была ей не подругой, а соперницей?

Глядя на сведенные брови Шарлотты, Эмили вспоминала, что ей самой было известно о Мэтти. Например, что Мэтти хорошенькая, что ходил слух, будто в юности кто-то хотел сделать ей предложение, но так и не собрался, ведь она была бедна как церковная мышь. Еще Эмили знала, что Мэтти слабовольная и нежная: недели в Кован Бридж были одинаково страшны для всех, но лишь Мэтти плакала и ныла на каждом шагу, пыталась задобрить учителей, сделаться их робкой любимицей. И все же она никогда не считала Мэтти коварной или двуличной. Таких качеств не было у той Матильды Френч, которую Эмили помнила со школы. Но жизнь, как известно, меняет людей, и любовь тоже, причем обычно не к лучшему: достаточно посмотреть, как тоскует Шарлотта или как Бренуэлл мечется без руля и без ветрил, и все сразу станет понятно. Конечно, любовь вряд ли превратила Мэтти в убийцу, но вот в пособницу убийства – вполне.

– Вот что знаю я, – сказала вдруг Шарлотта, – когда человек жаждет любви, искушение рискнуть всем, лишь бы ее добиться, может оказаться непреодолимым. Хотя Мэтти и подруга нам, мы все же должны рассмотреть, какие у нее могли быть мотивы.

Повис короткий миг напряженной тишины, пока руки Шарлотты двигались над столом, раскладывая по нему улики: кость, зуб, записку. Энн не посмела вынести с чердака кольцо и перчатки из опасения, что их могут хватиться; к тому же ей показалось правильным оставить их там в качестве своеобразного напоминания. Наконец Эмили, точно вдруг вспомнив, опустила руку в карман и вынула оттуда кусок гальки, который она прихватила из спальни Элизабет Честер.

– О чем говорит нам этот камень? – спросила ее Энн.

– Он что-то значил для Элизабет, – сказала Эмили. – Если мы сумеем понять, в чем именно был его смысл, то, может быть, он нам все расскажет. Нам надо знать больше: о том, как жила Мэтти в Честер Грейндж, и о том, какой была жизнь Элизабет до брака с Честером. Мы мало знаем о первой жене Роберта Честера и о личности того мужчины в лесу. Нам придется напрячь мозги и обшарить все темные углы и закоулки, но найти правду, где бы она ни скрывалась. Предлагаю сразу составить план битвы.

– Я бы вам помог, – сказал Бренуэлл, неуклюже поднимаясь со стула. – Честно слово, помог бы, только мне пора, меня ждут… я обещал помочь с одной вещью, в… у… я слышал, есть работа… в общем, доброго вам вечерочка, сестренки.