почесывая затылок, татарин поплелся рядом с мужиками, которые несли на плечах шест с волчьим трупом. Трофей этот был Мусуду не в радость.

Когда волка, подвязанного к шесту проносили по городским улицам, люди сбегались, чтоб поглядеть на убитого супостата. Ребятня толклась вокруг охотников, норовя притронутся к убитому зверю, мерно покачивавшегося из стороны в сторону.

— Убили-таки негодяя! Поделом ему! — одобрительно говорили горожане.

— Это татарин Мусуд его уложил? Ай, молодец!

— Теперь можно не страшась от детинца отойти!

— Мусуд! Никак князь тебя наградит, а?

Так они пришли к избе, окруженной высоким забором. Мусуд выпрыгнул из седла, распахнул ворота и, загнав злого сторожевого пса в сарай, пропустил охотников. Мужики внесли волка во двор, где осторожно опустили на деревянный настил.

— Тяжёл, гад окаянный! — заметил Тоха Бытчович, потирая плечо.

— Сейчас я вас уважу за услугу, — ответил Мусуд с улыбкой. — Баба кваску вынесет али медовухи, да брашно какого — чтоб насытились вы. Ворота только запру.

Из избы на крыльцо вышла жена его — Миланья, смуглолицая горянка, руки её и передник были испачканы в муке. Увидев мертвого волка, она опешила.

— Жена! Угости-ка немедленно наших гостей! — крикнул ей Мусуд.

Миланья засуетилась: накрыла в избе стол, — поставила горшок с горячей мясной кашей, румяные пироги, только вынутые из раскалённого печного чрева, налила и кваса и медовухи. Охотники сели за стол, стали уплетать за обе щеки, да нахваливать Миланью за хозяйственность:

— Ох, повезло тебе, Мусуд! Ладная у тебя баба! У моей старухи что ни каша — так пойло для скотины, что ни пироги — так угли! Сорочку постирает — одни дыры остаются! Ха-ха-ха! Хо-хо-хо!..

Постепенно охотники насытились, выпили как следует, и, преисполнившись любовью к щедрому хозяину, стали расспрашивать о службе его у князя Ярослава Всеволодовича. Татарин вначале отвечал неохотно, но вскоре разговорился:

— Конечно, князь Ярослав суров и строг — но как иначе? Ведь понапрасну не серчает — и ежели кого оценит — того и наградит. Тот, кто ему противится и мыслит злое — тот и получит по заслугам, а кто верен ему и благонадёжен — тот и милостью его будет осыпан!

— С простым людом-то он больно крут! — заметил Тоха Бытчович, с хрустом жуя зеленый лучёк.

— А как же? На то и князь, — просто ответствовал Мусуд.

— Говорят, войной он собирается на Михаила Черниговского? Правда ли то?

— Кто его знает! Может — будет, может убудет! Известно мне доподлинно, что князь наш Ярослав сердит на Михаила Черниговского за вольный Новугород. А как тут быть иному? Князь Черниговский поддержал новугородцев в смуте против клана Ярославова.

— Князь наш оскорблений не забывает! — глубокомысленно произнес один из захмелевших охотников. — Думается мне, что не простит он ни Михаила, ни сам Новугород. Еще поставит он свою ногу им всем на горло-то!

— Так-то оно так… — вздохнули мужики согласно.

— Авось нет, — пожал плечами Мусуд. — Ведь примирился же Ярослав с братом Константином, хоть и ходили они войной друг на друга и кровь проливали! Удалось братьям забыть вражду, а ведь князь Черниговский тоже дальняя родня Ярославу!..

Мужики примолкли, размышляя каждый о своём. Мысль о возможной войне с черниговским и новугородским княжествами будоражила Переяславль — но никто не знал, что предпримет князь Ярослав. С каким решением он вернётся из Суздаля?

Когда гости ушли, на дворе уже стоял теплый безветренный вечер.

Мусуд долго стоял у крыльца, поглядывая на небо и вздыхая. Поколебавшись немного, он все же сходил в сарай за ножами для разделки туш — нужно было заняться убитым волком, иначе завтра на жаре мертвый зверь засмердит. Когда он вернулся, то увидел, что на крыльце, прислонившись спиною к столбу, стоит Миланья и пристально разглядывает волка при свете меркнувшего дня.

— Смотри — укусит, — ласково улыбнулся Мусуд. — Видишь, какая у него пасть большая?

Цепной пёс, выпущенный хозяином из сарая, почуяв волчий дух, встал посреди двора и утробно зарычал. Он то делал несколько шагов к мертвому волку, то снова отступал и весь трясся от страха и злобы.

— Бедный Волчёк, — проговорила Миланья с легкой печалью. — Бедный-бедный Волчёк…

— Какой он тебе бедный! Скольких людей загрыз.

— Он загрыз, потому что боялся. Он был совсем один… Зима была долгой и голодной. Холодные дни, бесконечные ночи… Он хотел есть, и думал только о еде. Думал, думал… А когда зима ушла, то он начал есть и есть, и не мог остановиться. Ему всегда было мало. Он боялся, что еда снова кончится, и снова придёт голод.

Мусуд, не в первый раз слышавший такие речи от жены, только покачал головой и, накинув передних из грубого полотна, пропахший конским потом, занялся волчьей тушей. До темноты шкуру нужно содрать и обезжирить.

Знал Мусуд, что Миланья не признает веры православной, что лечит травами и волшебными заговорами и видит то, что от обычного человеческого взгляда сокрыто. Знал и то, что зовут её злые бабки-сплетницы ведьмой. Ну и пусть зовут — ему-то, татарину, что с того?

Как увидел он её позапрошлой зимой — так и полюбил! Миланья тогда вдовицей ходила — мужа её, дружинника Микулу Славича, ушкуйники на реке Волаге, убили — поэтому Мусуд греха не сделал, когда стал за ней ухлестывать. Ухлестывал, ухлестывал, а потом побежал к князю за благословением на женитьбу! Князь Ярослав усмехнулся понимающе, благословение дал и прибавил к нему добрый дом в Переяславле. Так вот они с Миланьей и стали жить-поживать, добра наживать.

Закончил Мусуд поздно.

Сполоснув как следует в чане с водой руки, отерев их о тряпицу, он зашел в избу, где у лучины за вышиванием его ждала Миланья. Рядом на лавке лежала кошка и сытно урчала во сне. В избе было чисто прибрано, нехитрая утварь расставлена по местам. Жена отложила рукоделье и встала навстречу Мусуду, он обнял её за стан, привлекая к себе так крепко как только мог.

— Сегодня ты у меня герой? — прошептала она.

Миланья прикоснулась к его лицу и губы её дрогнули в улыбке. В глазах жены читалась любовь; любовь не жгучая, не мучающая, не толкающая на безумие, но спокойная и нежная. Такая любовь живёт в сердце человека годами и десятилетиями и умирает вместе с ним; такая любовь никогда не потребует от человека смерти в случае, если возлюбленный покинул этот мир раньше.

Мусуд поцеловал жену, руки его поползли вниз, ухватили подол сарафана и потянули вверх. Миланья, тихо засмеявшись, легко шлёпнула его по рукам, а затем обхватила за шею и прошептала:

— Постой! Скажи сначала, правда ли,