– Следовательно, она спала и не могла выйти из своей палаты?

– Да. Она даже не ужинала.

– Мишенин принимает снотворное?

– Да, я ему сама относила таблетку.

– Посмотрите, как сужается круг подозреваемых. Остаютсяшесть человек. Один мужчина – Арсений Угрюмов, который как раз ходил покоридору, и пятеро женщин: балерина Шаблинская, супруга бывшего министраЯрушкина, ваш знаменитый директор Тамара Забелло, бабушка Желтович и АнтонинаКравчук. Все правильно?

– Антонину уберите из этого списка. Она не выходит изпалаты, стесняется.

– Но теоретически она ведь могла выйти из палаты?

– Да, могла.

– Шесть человек вместо тринадцати, – подвел итог Дронго. –Тоже много, но уже гораздо лучше.

– Если вы ищете того, кто это мог сделать, то я вам могусказать, – неожиданно предложила Клавдия Антоновна.

– Мы вас слушаем.

– Тамара Рудольфовна, – спокойно сообщила санитарка. – Онаеще в хорошей физической форме. У нее сильные руки бывшей ткачихи – она ведьначинала у себя на фабрике обычной ткачихой, потом пошла по комсомольской ипартийной линии, дослужившись до директора. И, конечно, это было нашей ошибкой– поместить их с Боровковой вместе. Они ведь знали друг друга еще по совместнойработе в Ленинграде. И еще тогда не очень любили друг дружку. А тут осталисьвместе, в одной палате…

– Это была идея Светланы Тимофеевны, как вы сказали, –вспомнил Дронго. – А почему Федор Николаевич не возражал? Разве он не понимал,какую искру может высечь столкновение этих двух женщин?

– Понимал, конечно. А может, он решил не спорить со своимзаместителем? – усмехнулась Клавдия Антоновна.

– Чтобы ее подставить, – понял Дронго. – Она ведь неразбиралась в ваших тонкостях. Если между женщинами что-то произойдет, то тогдавсе можно будет легко свалить на своего заместителя, которая и приняла такоестранное решение, объединив их в одной палате.

– Я вам ничего такого не говорила, – строго возразиласанитарка.

– Разумеется, не говорили, я сам догадался. И теперьпонятно, почему он не стал возражать против такого решения. Ему тоже нужен былскандал, только направленный против Клинкевич. Если одна старуха убила другую врезультате их полной несовместимости, то виновата в этом будет врач, котораяпоселила двух таких неуравновешенных пациентов в одну палату.

– Так она и виновата, – упрямо кивнула Клавдия Антоновна, –она все это и организовала. Поэтому я думаю, что Тамара Рудольфовна подняласьна второй этаж и свою соперницу, значит, придушила. У нас говорят, что погибшаядва года возражала против присвоения звания Героя Социалистического Труда нашейТамаре Рудольфовне. Представляете, как они ненавидели друг друга?

– Теперь представляю, – согласился Дронго. – Значит, выдумаете, что это могла быть она?

– Она ведь одна оставалась в палате, – напомнила санитарка,– никого рядом не было.

– Желтович тоже была одна. От нее увезли Идрисову, – вставилВейдеманис.

– Казимира Станиславовна даже мухи не обидит, – возразиласанитарка. – Хотя вы правильно сказали: она тоже была одна. Остальные были всевместе. Кроме Угрюмова.

– А он как относился к погибшей?

– Терпеть ее не мог. Просто ненавидел. Она однажды такоеустроила в столовой! Ей еда не понравилась, а Угрюмов, наоборот, попросилдобавки. Вот она и начала кричать на него, что он быдло, сам себя угробил,умирает от своего алкоголизма. Не дала ему спокойно поесть. Он встал и ушел. Аона еще долго не могла успокоиться. Кричала, что они все болеют, а он сам себяубил, разрушив свою печень алкоголем. И все это слышали.

– Вы ее тоже не очень любили?

– А почему я должна была ее любить? Я санитарка, у меня свояработа. Уколы я ей делала, как и остальным, еду приносила, убирала. А любить еея была не обязана. И вообще я никого не обязана любить, кроме своих близких.

– У вас были посещения в тот день?

– Кажется, были. Но я точно не помню. Лучше посмотретьзаписи в журнале нашего завхоза. Там все строго отмечается, кто когда пришел иушел. У нас праздных посетителей не бывает. Все должны бахилы надеть и белыехалаты. И пускают к нам только с разрешения главного. Это уже как закон.

– Понятно. Могу я попросить вас, чтобы о нашей беседе никтоне знал?

– Никто и не узнает, – ответила она, – раз так нужно. Досвидания!

Клавдия Антоновна вышла из кабинета. Дронго поднялся следом,прошелся по кабинету, посмотрел на Эдгара.

– Нужно было сюда приехать, чтобы узнать столько нового.Судя по всему, битва за кресло главного врача идет нешуточная, и здесь небрезгуют любыми методами. Клинкевич, конечно, не ангел, но и ее шефу тожедалеко до ангельских крыльев.

– Каков поп, таков и приход – так, кажется, говорят, –невозмутимо заметил Вейдеманис.

– Нужно поговорить с Мокрушкиным, – предложил Дронго. –Интересно, где сейчас хозяин кабинета?

– Пойдем поищем обоих, – предложил Вейдеманис, – тольконужно быть внимательнее и осторожнее. Ты видишь, как быстро и умело насвычислила эта санитарка.

– Мы сразу сообщили, что не врачи. Иначе нас бы попросилидать какую-нибудь консультацию или посмотреть больного. А так – проще иудобнее.

Они вышли в коридор. Здесь царила тишина. Почти не былослышно никаких звуков. Пройдя по коридору, они дошли до комнаты дежурных врачейи постучались. Никто им не ответил. Дронго приоткрыл дверь. В комнате никого небыло. Они вернулись к кабинету главного врача и решили спуститься вниз, на первыйэтаж. Неожиданно громко завыли собаки. Дронго и Вейдеманис замерли,переглядываясь друг с другом.

– Неужели еще кто-то умер? – прошептал Эдгар.

– Нет, – ответил Дронго, прислушиваясь, – они воют не так,как раньше.

На первом этаже они увидели незнакомую женщину лет сорока вбелом халате. Женщина приветливо поздоровалась.

– Добрый вечер, – кивнул Дронго, – вы, очевидно, Регина?

– Да, – кивнула санитарка, – я сегодня дежурю вместоЗинаиды.

– Мы это знаем. А где ваши врачи? Куда они подевались?

– Пошли в «холодильник», – пояснила санитарка, – отвезлитуда тело умершей Идрисовой.

– Поэтому собаки снова завыли, – понял Дронго.

– Они там рядом. Чувствуют, когда в «холодильник» кого-товезут, – пояснила Регина. – Сейчас врачи вернутся, вы можете не беспокоиться. Аесли нужно, я позову Клавдию Антоновну.