– Кто это мог сделать?

– Не знаю.

– Мужчина или женщина?

– Могла и женщина, для этого особой силы не нужно. Толькоподушкой накрыть и прижать. Ее многие не любили, как и нашу «царицу» Тамару.

– Вы говорите про Тамару Рудольфовну?

– Вот именно. Она тоже всех достает.

– В тот вечер в здании хосписа было четверо сотрудников идевять больных, не считая тех, кто был в реанимационных палатах подкапельницами. Все правильно?

– Нет, неправильно. Ночью в здании нас было трое: Мокрушкин,Зинаида и я. Четвертого не было.

– Да, верно. Но четвертый был рядом. Ваш сторож Асхат, онбыл в соседнем здании.

– Только на него не думайте, – сразу встрепенулась КлавдияАнтоновна, – он человек честный, порядочный. Копейку лишнюю не возьмет и вообщесюда никогда не заходит. Не его это дело – шастать к нам по ночам.

– Но он все же мог зайти. Ведь у него есть запасные ключи.

– Только если позовут. Сами сторожа никогда в жизни сюда незайдут. Зачем им сюда заходить?

– Хорошо. Значит, вас было трое и девять больных. Итогодвенадцать человек. Кто из них мог так сильно ненавидеть умершую, что решилсократить ее оставшиеся дни? Кто?

– Откуда я знаю? Только на Мокрушкина и Зину вы ничегохудого не подумайте. Они люди молодые, такой грех на душу бы не взяли.

– Значит, тот, кто немолод, мог бы, по-вашему, такой грехвзять?

– Я этого не говорила. Просто они молодые, у них вся жизньвпереди. А мы уже свое отгуляли, такого повидали, не приведи Господь…

– И тем не менее вы не ответили. Исключим сторожа, который,как вы утверждаете, не стал бы заходить сюда. Убираем всех ваших сотрудников,дежуривших в ту ночь. Остаются девять пациентов. Кто из них мог совершитьподобное? Кто и зачем?

– Не знаю, – пожала она плечами, – сама думаю и не понимаю.Радомир был в плохом состоянии, у него опять боли начинались, и я ему уколысделала. Мишенин уже спал. Он на ночь снотворное принимает, чтобы спокойноуснуть. Угрюмов хотел курить, но я ему не разрешила курить в коридоре, и онпошел на кухню. Антонина Кравчук вообще старается не выходить из своей палаты,у нее ведь рак кожи. Тамара Рудольфовна была одна, она до этого оставалась ссамой Боровковой. Это была идея нашей Светланы Тимофеевны. Она сказала, что намнужно поместить двух сварливых старух в одну палату, чтобы они съели другдруга. А Желтович была одна, от нее тогда Идрисову наверх перевели. Вот и все.Да, еще одна палата у нас не спала – Шаблинская и Ярушкина. Но они телевизорсмотрели почти до утра. Я им еще замечание сделала. Какая-то передача была пробалерин Большого театра – ночью показывали, – вот они и сидели у телевизора.Больше никого.

– Витицкая, – напомнил Дронго, перебирая в памяти всехпациентов, – вы ничего не сказали про нее.

– И не скажу, – отрезала Клавдия Антоновна, – она у нас наособом счету. Можете поверить, что она уже два раза в город уезжала. У настакого никогда не было. Одевается и уезжает. Вызывает машину и едет в город. Апотом возвращается как ни в чем не бывало. У нее уже все внизу вырезали,метастазы пошли, но она все еще за собой следит, думает, что может всеповернуть обратно.

– Разве это плохо? Шаблинская тоже за собой следит.По-моему, это очень достойно, и такое мужество заслуживает уважения. Если людине хотят сдаваться даже перед лицом таких страшных болезней…

– Я против этого ничего не говорю. Только зачем себя такмучить? Витицкая два раза уезжала в город и два раза возвращалась. А потомплакала так громко, что ее во всех палатах слышали. И истерики такиеустраивала, что мы с врачами еле-еле ее успокаивали. Приходилось даже уколыделать.

– Это тоже понятно. Она вырывается в другую жизнь, видитвсе, чего уже лишена и скоро будет лишена навсегда. И у нее происходит нервныйсрыв…

– Вы действительно психолог? Или сыщик? – спросила КлавдияАнтоновна.

– И то, и другое одновременно, – честно ответил Дронго.

– Ей лучше не ездить в город, – убежденно сказала санитарка,– не нужно так себя мучить. Раз уж сюда попала, то смирись и живи, какостальные. Это не нам решать, кому и когда уходить.

– Люди не способны смиряться так легко с подобнымиобстоятельствами, – возразил Дронго. – Значит, Витицкая в ту ночь не была вхосписе?

– Кто вам такое сказал? Конечно, была. Только она спала.Вернулась днем из города, разбила посуду в столовой, устроила истерику,плакала, кричала, что у нее нет детей, а у Антонины три дочери. Потом мысделали ей укол, и она заснула.

– Они не ладят с соседкой?

– Души друг в друге не чают. Антонина только ее и пускает ксебе. Но иногда такие срывы случаются. У Витицкой ведь три мужа было, и ниодного ребеночка. А у Антонины Кравчук действительно три дочери. И все трикрасавицы. Старшая несколько раз сюда приезжала, только мать запретила ей здесьпоявляться. Я фотографии видела, девицы просто на подбор. Самое важное, чтобыим материнская болезнь не передалась. Каждый день Антонина Бога об этом молит.Не за себя, а за девочек своих просит. Чтобы счастливы были и долго жили безовсяких болезней. Вот, наверно, Витицкая видит это и переживает. Ей ведьмолиться даже не за кого. Мужики как кобели: сделали свое дело – и в сторону.Даже не навещают ее. Только двоюродные сестры иногда появляются. Вот ей иобидно бывает. А к Антонине почти каждый день муж приезжал. Она ему тожезапретила сюда приезжать. Не нужно, говорит, меня жалеть. А ведь пациентампрежде всего это нужно. Чтобы помнили о них, жалели, приезжали. Знаете, как онирадуются таким посещениям! Только родственников тоже понять можно. Разве естьохота каждый день своего близкого человека в таком состоянии видеть? Толькорасстраиваешься.

Вейдеманис беспокойно шевельнулся. Он, видимо, вспомнил своюисторию. Врачи считали, что у него почти нет шансов, но операция прошла хорошои он выжил вопреки всему. Сейчас он, очевидно, вспоминал перипетии своейистории.

– Давайте по порядку, – предложил Дронго. – Когда началисьприступы у Радомира? До того, как в реанимационную палату к Боровковой вошливаш врач и санитарка? Или после?

– До этого, – немного подумав, ответила Клавдия Антоновна, –было уже совсем поздно.

– Значит, можно предположить, что он был в сознании, когдаубивали Боровкову?

– Можно, – опять немного подумав, согласилась санитарка, –только он с ночи начинает чувствовать себя плохо.

– Я сейчас исследую только гипотетические возможности. Какверсии, – пояснил Дронго. – Когда сделали укол Витицкой?

– Перед ужином.