– Все правильно. Это я разрешил им поменяться. У нее ребенокзаболел.

– В ту ночь была эта самая бригада, – напомнил Дронго, – Мокрушкин,Клавдия Антоновна, Зинаида и ваш сторож Асхат Тагиров. Но, судя по всему, ниодин из них не видел каких-либо посторонних, иначе вы узнали бы об этом первым.

– Я тоже так думаю, – согласился Степанцев.

Они поднялись на второй этаж и прошли к его кабинету, передкоторым была просторная приемная. Кабинет тоже был большим и просторным, метровна сорок. Дорогая кожаная мебель, столы карельской березы, массивные шкафы.Степанцев показал на два кресла, стоявших у дивана, нетерпеливо дожидаясь, покагости наконец устроятся.

– А теперь извините меня, – сказал Федор Николаевич, – яоставлю вас и пройду в палату к Идрисовой.

Он вышел из кабинета. Вейдеманис побарабанил по обшивкекресла.

– Все так буднично и просто. Он извиняется и выходитпосмотреть на умершую в его хосписе больную. Сюрреалистическая картина.

– Они уже здесь привыкли к подобным трагедиям, – мрачноответил Дронго.

– Похоже, нам придется опросить здесь каждого, если мы хотимдобиться результата.

– Разве есть другой вариант? Похоже, что так. Сейчасвернется Степанцев, и мы с ним переговорим.

Они прождали недолго, минут пять или шесть. Наконец главныйврач стремительно вошел в кабинет.

– Чем больше я думаю о случившемся, тем более невероятнойкажется мне эта ситуация, – признался Федор Николаевич, проходя на свое место,– ведь Боровкова была уже в очень тяжелом состоянии. Ну кому могло понадобитьсяубийство этой старухи?

– Может, она с кем-то конфликтовала? Сегодня мы видели, какодна из ваших пациенток с нескрываемой неприязнью обращалась с другой.

– Я даже могу сказать вам, кто это был, – усмехнулсяСтепанцев. – Вы, наверно, говорите про Тамару Рудольфовну, которую неустраивает, что мы поместили рядом с ней Казимиру Желтович? Верно?

– Абсолютно. Вы действительно хорошо знаете своих пациентов.

– Она ни с кем не ладит. У нас были две такие воинственныестарухи: ушедшая Боровкова и Тамара Рудольфовна. Им все время кажется, чтоокружающие проявляют к ним недостаточно уважения. И обе были против того, чтобымы помещали рядом с ними Казимиру Станиславовну. А эта старая женщина простобоится оставаться одна. Хочет, чтобы рядом с ней была соседка. Вот какие у насбывают проблемы. Она никому не мешает, лежит и смотрит телевизор или читаеткниги, но чем тише она ведет себя, тем больше раздражает Тамару Рудольфовну.Понимаете, есть такие люди. Ее раздражает именно смиренное поведение Желтович,ее, если хотите, покорное следование судьбе, ее мягкий характер.

– А если ваши две вздорные старухи просто поругались и однарешила избавиться от другой? Такое возможно?

– Теоретически да. Они были знакомы много лет и, возможно,не питали особых симпатий друг к другу. Но зачем совершать убийство? Только из-заличной неприязни? Хотя, если честно, Тамара Рудольфовна кажется мнеединственной, кто вообще мог бы совершить такой безумный поступок в порывеярости. Но какую ярость могла вызвать Боровкова, если она была уже на второмэтаже? Не понимаю.

– Мы видели вашего югослава. Кажется, он тоже готовпостепенно уйти.

– Я знаю. Он часами лежит на кровати и смотрит в потолок.Пока еще он находится в сознании, но счет идет буквально на дни. Боли все времяусиливаются, особенно по ночам. Он сам знает, что однажды ночью боль придет ибольше не отступит. Мы, конечно, сделаем все, что в наших силах, но он уженикогда к нам не вернется. Нужно будет переводить его на второй этаж.

– И в таком состоянии он не будет опасен?

– Он будет как растение, – мрачно пояснил Степанцев, –лишенное мозга существо. Вы должны понимать, что происходит, когда отключаетсявысшая нервная система, все контролирующий мозг. Человек не может даже поднятьруку, ведь должна быть отдана соответствующая команда. Он превращается просто вживое существо, лишенное всяких эмоций и нервов. Если даже уколоть его, онэтого не почувствует. Отключается мозг – это самое страшное, что можетпроизойти.

Дронго посмотрел на Вейдеманиса.

– Уже жалеете, что приехали сюда? – спросил ФедорНиколаевич. – У нас действительно тяжело. И не всякий может выдержать такое.

– Нет, не жалею, – ответил Дронго, – даже такой опыт бываетнужен. Пройдя через него, начинаешь лучше понимать людей.

– Что вы сказали Светлане Тимофеевне о себе? – спросилСтепанцев. – Надеюсь, не стали ей сообщать, что вы два детектива из Москвы?

– Она так хотела поверить, что мы гости из Башкирии, чтосама себя убедила в этом. Мой напарник назвал свое настоящее имя, а япредставился именем своего знакомого – Рашид Хабибулин.

– Будем считать, что вас именно так и зовут, – согласилсяФедор Николаевич. – Эта женщина меня иногда просто утомляет. Такая железнаяхватка, такое неистребимое желание убрать меня и сесть на мое место! Наверно,говорила вам о смене поколений, о моем возрасте, о том, что нужно давать дорогумолодым… Самое смешное, что мне еще пахать и пахать до пенсионного возраста, аона уже сейчас готова отправить меня на заслуженный отдых. Бывают такие фурии, ихпросто невозможно остановить.

– У нас возникло некое предположение, – сказал Дронго. – Аесли мы неверно трактуем убийство Боровковой? Если оно было направлено непротив нее, а против вас?

– В каком смысле?

– Решили устроить все таким образом, чтобы обвинить вас вхалатности и отправить на пенсию раньше срока. Такую возможность вы нерассматривали?

– Да, я об этом тоже подумал, – признался после недолгогомолчания Степанцев, – но сразу же отвел эту версию. Все-таки у нас работаютврачи, а не палачи. И потом, такая жестокость… Нет, я не могу в это поверить.Это слишком аморально даже для такой амбициозной женщины, как мой заместитель.

– Девять пациентов и четверо сотрудников, – напомнил Дронго,– сразу тринадцать подозреваемых. Очень много. Когда вы уехали отсюда в тотвечер?

– Примерно в восемь часов. Я обычно уезжаю сразу же послеужина, когда пациенты расходятся по палатам. Если, конечно, они ужинают встоловой.

– И больше здесь никого не было?

– Нет. Иначе мне сразу сообщили бы. У нас ведется журналпосещений, там строгая отчетность. Всегда можно узнать, кто и когда приехал.Нет, больше никого не было, это абсолютно точно.

– Может, кто-то из ваших сотрудников решил вернуться? Еговозвращение не стали бы фиксировать в журнале?

– Нет, не стали бы. Но мне обязательно сообщили бы. Незабывайте, что наш сотрудник должен был пройти через ворота, которые открывалАсхат, затем войти в здание, где столкнулся бы либо с Мокрушкиным, либо снашими санитарками. Поверить в сговор всех четверых я просто не могу. Этоневозможно.