– Я всегда рада поговорить с учителем, – говорит тетя преступника.

Она не подготовила преступника к этой конкретной лжи, но хороший преступник знает, когда помалкивать. Когда шаркнуть ножкой, потупить взгляд.

– Может, ему лучше пойти поиграть? – говорит миссис Льюк-Кэйси. – Еще светло.

– Он должен все это услышать, – говорит тетя преступника.

– Ничего необычного, – начинает миссис Льюк-Кэйси. – Возможно, это даже похвально и говорит о… хороших переменах.

– Хороших? – спрашивает тетя преступника.

– Воображение не должно считаться недостатком, – говорит миссис Льюк-Кэйси.

– Конечно, конечно, – говорит тетя преступника.

– Пока есть четкое разделение между воображаемым и… тем миром, в котором мы живем, верно?

– Верно? – обращается тетя преступника к преступнику.

Он переводит взгляд с лица на лицо, убеждаясь в том, что они хотят услышать, затем кивает.

– Итак… – говорит миссис Льюк-Кэйси, меняя тему разговора, – домашнее задание было на две страницы на одном листе, «Кем я хочу стать, когда вырасту».

– Вы знаете, что он должен был быть в третьем классе? – спрашивает тетя. – Мы просто ждем, когда придут документы.

– Если бы я придерживалась стандартов третьего класса… – начинает миссис Льюк-Кэйси, затем обрывает себя. – Нет, если он второклассник, то я должна рассматривать его как второклассника. Так правильно. И я не вижу ничего, чтобы предположить…

– Я просто хочу сказать, что если он накосячил в домашнем задании, то это может быть из-за того…

– В задании надо было нарисовать картинку, – говорит миссис Льюк-Кэйси.

Тетя смотрит на преступника.

– Значит, дело в том, что он не следовал указаниям, – говорит она.

Преступник старается стать меньше. Незаметнее.

– Не совсем так, – говорит миссис Льюк-Кэйси. – Это… в общем, большинство мальчиков по умолчанию рассказывают о профессии отца, понимаете.

– Это не наш случай, – говорит тетя преступника.

– И здесь, конечно, вступает в дело воображение, – говорит миссис Льюк-Кэйси. – Ему приходится выдумывать эту профессию. Я начинаю понимать.

– Конечно, он же не единственный космонавт, верно? – говорит тетя, облокачиваясь на маленькую парту. – У вас ведь есть и пожарные, и полицейские, верно?

– Он единственный, кто… настолько вдался в подробности, – говорит миссис Льюк-Кэйси и пододвигает к ней листок с обвинением из желтой папки.

Тетя преступника смотрит на него и кладет улику к себе на колени.

Она рассматривает рисунок почти столько же времени, сколько потребовалось для того, чтобы его нарисовать, затем переворачивает, чтобы увидеть конец истории.

На передней стороне нарисован преступник на Луне. Это Луна, потому что на ней кратеры, вокруг звезды, и потому что от нее лишь четверть, это наклонная стружка серебра в небе. Внизу припаркована ракета преступника.

Дело в том, что другой космонавт бежит к острому ее краю, чтобы прыгнуть назад на Землю.

За ним несется преступник, в том виде, в каком он будет, когда вырастет.

На обратной стороне рисунка, который он торопился закончить, везде заштрихованной красным карандашом, поскольку кровь плавает в космосе, он держит того космонавта в длинных челюстях, рвет ему брюхо и в то же время воет. Вой нарисован буквами в небе. В основном буква «о» и хвост, как у воздушного змея.

Сначала, когда миссис Льюк-Кэйси написала ему домой, он подумал, что ошибся, нарисовав еще одну луну, на которую можно выть. Трудно запомнить все подробности.

– Что же, – говорит тетя преступника и складывает рисунок к себе в сумку прежде, чем миссис Льюк-Кэйси успевает его забрать. – Заверяю вас, что такое больше не повторится.

– Он… его отец был охотником? – спрашивает миссис Льюк-Кэйси. – Иногда дети из этих культурных слоев…

– Его отец тут ни при чем, – в третий раз говорит тетя преступника, поджав губы.

– Не могу сказать, что я не оценила юмор, – говорит миссис Льюк-Кэйси, выпрямляясь на стуле и не сводя с тети учительского взгляда. – Если бы вервольфы были реальны, то высадка их на Луне имела бы катастрофические последствия.

Преступник и его тетя выходят из класса.

Тетя останавливается, ей надо прикрыть глаза.

Это видит только преступник.

Он крепче сжимает ее руку.

– Извини, – говорит он.

Тетя смотрит на него сверху вниз, ее глаза начинают терять желтизну, она пожимает ему руку и бросается к миссис Льюк-Кэйси. Лицо ее такое приятное, такое подобострастное. Такое публичное.

– Если бы вервольфы действительно существовали, миссис Льюк-Кэйси, – жестко говорит она, – то они никогда бы не сунулись на Луну, вы не думаете? Они бы жили в другом месте, с чего бы им?

Это ровно то, что сказала бы настоящая мать преступника.

– Если бы они существовали на самом деле… – повторяет миссис Льюк-Кэйси, словно впервые внимательно разглядывая тетю преступника. Она настолько выше учительницы четвертого класса. А школа в этот час совсем пустая. И глаза ее не изменились ли?

– Спасибо, – говорит тетя преступника, подталкивая преступника к дверям.

Цокот ее каблуков заполняет коридор.

Сейчас на улице уже темно. В историях про вервольфов всегда смеркается.

И пол на том же самом месте все еще мокрый.

Проходя по мокрому, тетя преступника останавливается, ее ноздри дрожат, и она одними глазами смотрит на уборщика, который так же смотрит на нее, не то чтобы совсем напрямую.

Он носит на шее ароматизированную елочку, как в машине.

Только он не машина.

Он нечто большее.

Тетя преступника кивает ему, и уборщик принимает этот кивок как лучший подарок в жизни, и снова принимается за протирку пола.

Через две мили по дороге преступник отстегивает ремень безопасности, позволяет ему втянуться, затем снова натягивает через грудь и застегивает, не прищемив пальца, как обычно.

– Он?.. – спрашивает он, боясь произнести это слово вслух, поскольку они все еще слишком близко к школе. – Он?..

В ответ его тетя смотрит в зеркало заднего обзора, словно и ему следует туда посмотреть.

Он снова отстегивает ремень и оборачивается.

По другую сторону ограды за ними идет тень. Она бежит на всех четырех, быстрее и быстрее, ей приходится приподнимать голову от усилий держаться с ними вровень.

Здесь ограничение скорости в 35 миль в час.

– Быстрее, – шепчет преступник, и его тетя делает это ради него, как секрет, улыбаясь и положив обе руки на руль.

Когда тень по другую сторону забора перепрыгивает через высохший ручей, что-то с шеи тени взмывает в воздух и над головой и на мгновение зависает там.

Елочка.

Потому что для космонавтов земное притяжение не как для всех.

Все не как для всех.

Глава 7

Одинокий рейнджер [17]

Единственная на моей памяти драка, которую Даррен проиграл, была днем в Геттисберге, Миссисипи, возле холодильника на заправке. На холодильнике был белый медведь. Мне было тринадцать.

Я держал свой хот-дог и шестерную упаковку бутылок земляничного кулера