Его звали Клинт Иствуд. И что я обезумел от горя. Иначе я не напрыгнул бы на копа.

И – и он сожалеет, что выстрелил. Но кому-то надо было.

Я не знал этого Даррена. Он был другим.

Мы сели в LeSabre прежде, чем я сказал:

– Ты убил ее.

– Ну щаз, – сказал он, включая зажигание. – Она будет в бешенстве. Нас одной пулей не возьмешь, парень. Тут стена свинца нужна. Я серьезно. Иногда и такого недостаточно. Ты всегда успеешь укусить в последний раз, запомни это.

Я уставился на него.

– Ты застрелил ее, – сказал я.

– Я спас ее, – сказал он. – Как и ты пытался.

Я глубоко дышал, меня накрыло.

Мы должны были явиться в участок утром. Поскольку мы были без рубашек, мы явно были только что из постели и без удостоверений личности. Полицейские собирались официально поблагодарить Даррена.

Это была настолько очевидная западня, что мы даже не говорили об этом.

К рассвету нам надо было быть в Джорджии или Южной Каролине.

На заправке за углом мы залили радиатор LeSabre, затем наполнили все четыре наших молочных бутылки в багажнике. А затем стали ждать прибытия конкретного фургона отловщиков бездомных животных, Даррен знал, что он приедет. Мы посмотрели, как он приехал, дали ему час на разгрузку, на то, чтобы выдохнуть, обменяться байками, сказать себе, что все закончилось.

Поскольку в LeSabre оказалось мелочи больше, чем, как мы думали, осталось после прошлого обыска, мы разъели на двоих хот-дог. Это был один из трех самых вкусных хот-догов в истории Техаса. Потому что два двадцатипятицентовика оказались отчеканены в начале шестидесятых, еще серебряными – раненая рука Даррена сейчас работала, как радар на серебро, – и он позволил мне взять их и обменять на хот-дог.

Я сильно потер их между большим и указательным пальцами, чтобы попробовать, не жгут ли они.

В пять, когда рассвет лишь забрезжил на нижней кромке неба, Даррен вышел из машины, обернулся на меня, облизнул губы и шагнул вперед – без рубашки, без удостоверения личности, без ничего.

Я не должен был идти следом, но я пошел.

Мы стучали, пока техничка не открыла и не выглянула наружу.

Даррен объяснил, что мы уже уехали бы, но только что получили звонок насчет моей суки-метиса черного лабрадора, которую нам надо забрать. Сейчас или никогда. Сказав «нет», техничка подписала бы смертный приговор вымышленному черному лабрадору. Она этого хочет? Чтобы собака подохла, пустив юшку, как остальные брошенки?

– Кто звонил? – спросила она.

– Я думал, вы, – ответил Даррен.

Она впустила нас, хотя ей это не нравилось.

Поскольку мы те, кто мы есть, собаки в клетках зашлись лаем, мигом превратившись в живую иллюстрацию определения «конченый псих».

– Я хорошо лажу с животными, – сказал Даррен.

В конце прохода, в дальнем углу, отведенном, вероятно, под экзотику, сидела Либби.

Она обратилась с тех пор, как ее бросили здесь подыхать. Она была голой, забилась в угол, пытаясь закрыться волосами. Из ее левого бока сочилась кровь, на плече были электрические ожоги, глаза ее были безумными, скорбными и виноватыми, и она словно пыталась взглядом вырваться на свободу.

– Да, – сказал Даррен. – Она здесь.

– Мэм, мэм, – забормотала техничка, возясь с ключами, – как вы сюда попали, что с вами…

Даррен направил ее трясущуюся руку с ключом к замочной скважине.

– Ты в порядке? – спросил он Либби.

Она встала, прислонившись к стенке.

– Мне не нравится здесь, – сказала она, и тут техничка подперла ее под руку, чтобы Либби не упала.

Вместе они вышли в низкую дверь, и Либби пришлось пригнуться.

Когда она встретилась со мной глазами, она отвела взгляд.

– Сюда, – сказал Даррен, подходя поддержать Либби.

– У тебя волосы седеют, – сказала ему Либби.

– Не тебе говорить о моем внешнем виде, – сказал Даррен.

– Что ты думаешь? – обратилась она ко мне, и я кивнул – да, да, да, да – я не мог говорить из-за комка в горле.

Техничка обогнала нас у передней стойки. Она попыталась кому-то рассказать по телефону, что происходит.

Поскольку у меня руки не были заняты, я перехватил ее руку и заставил положить трубку.

– Но, но… – зачастила техничка, и Даррен поднял свой распухший указательный палец словно в фокусе, сунул его в рот, стиснул зубы как можно ближе к костяшке и, расширив глаза, стукнул себя изо всех сил под подбородок ладонью.

Выплюнул скрюченный палец на стойку.

– За ваши труды, – сказал он, мерзко подмигнув, и Либби подняла его новую культю ко рту, чтобы остановить кровь или ради поднятия духа, и когда мы уехали, я впервые сидел за рулем за мои тринадцать лет. Я вел машину в противоположную сторону от нашего маленького белого съемного домика, и огни Техаса гасли у нас за спиной.

– Простите меня, – сказала Либби где-то в разгар всего этого.

– Заткнись, малыш… куколка, – сказал Даррен Либби. – Все когда-то попадают в тюрьму, не так ли?

В заднем зеркале я увидел, как Либби благодарно подмигнула мне.

Я вдавил в пол педаль газа, и LeSabre устремилась глубже в ночь.

Глава 6

Вервольфы на Луне

– Называй меня «мама», – говорит тетя преступника, прежде чем подняться по широким ступеням в здание начальной школы.

Второй раз во второй класс, хотя ему уже девять. Потому что в Алабаме нужен школьный аттестат, чтобы подтвердить третий класс, а в Джорджии преступник учился под другим именем.

– И мы не вервольфы, – оборачивается она к нему перед двустворчатыми дверями, – мы вообще ничто такое, – она смотрит так напряженно, чтобы он понял, что это важно. Затем берет его за руку.

Класс миссис Льюк-Кэйси находится в самом конце коридора. Каблуки тети цокают по бетонному полу. Уборщик останавливается, чтобы они прошли. Его зовут Джеймс Кент. Он живет в стишке, но не знает этого [16]. Преступник знает. Он напевает стишок у себя в голове, когда они проходят мимо.

Он потому преступник, что рассказал правду.

Миссис Льюк-Кэйси ждет их за столом.

Она поднимает взгляд, когда доходит до конца страницы, разглаживает бумаги так, как в момент, когда принимает решение, затем встает и встречает тетю преступника посередине класса.

– Миссис Бэйден, – говорит она. Это имя для Алабамы.

– Мисс, – тихонько поправляет тетя преступника.

– Да, конечно, – говорит миссис Льюк-Кэйси и ведет всех к первым партам класса.

Парты слишком маленькие для нее и тети преступника. Они отодвигают их, прежде чем сесть, чтобы оказаться лицом к лицу.

– Сядь, – говорит тетя преступника ему.

– Спасибо, что пришли, – говорит миссис Льюк-Кэйси, глядя на преступника, как на