– Не совсем.

– Он встречается с той же девушкой, что и раньше? Селиной? Сейчас я не могу вспомнить ее фамилию.

– Солис.

– М-м-м. Каждый раз, когда Джеймс упоминал о ней, они ругались то по одному поводу, то по другому.

– Сейчас у них все хорошо, – проговорила Джастин, пытаясь не засмеяться – Оливия казалась абсолютно недогадливой.

– Я рада слышать это.

– Да, мам? – давила Джастин.

– Конечно, я рада. – Оливия помедлила. – Ты пытаешься сказать мне, что Джеймс и Селина помолвлены?

– Нет, я здесь, чтобы сказать – они женаты.

– Женаты? – Оливия быстро вскочила со стула, а затем так же стремительно села обратно. – Женаты? И даже не сказали мне? Не сказали ни слова?

– Джеймс боялся твоей реакции.

– Ему следует куда больше опасаться, что я скажу теперь, – сурово проговорила Оливия. – Почему он так подумал? А как семья Селины? Это было для них таким же шоком?

– Очевидно, нет.

– Что ты имеешь в виду?

– Отец Селины настаивал, чтобы они венчались в костеле.

– Но Джеймс не католик.

– Он обратился.

Джастин видела недоумение в глазах матери и понимала, что она с трудом принимает новости. Сын, которого она растила протестантом, внезапно стал католиком.

– Должно быть, он очень сильно любит ее, – задумчиво проговорила Оливия.

– Думаю, да.

– Значит, другими словами, мой сын и эта молодая девушка, которую я не видела ни разу, поженились по традициям католицизма и ни слова не сказали никому из нашей семьи?

– Да, – подтвердила Джастин.

– Почему?

– Джеймс хотел, чтобы вы с папой были там. – Джастин на мгновение затаила дыхание. – Но он боялся, что вы не одобрите этого.

– Господи, почему? Потому что Селина – латиноамериканка? Джеймс, должно быть, плохо нас знает.

Джастин пожала плечами. Она не была согласна с тем, как поступил брат, но сейчас слишком поздно что-то менять.

– Когда я познакомлюсь с ней?

– Мам, это еще не все.

Оливия поставила чашку обратно на блюдце.

– Селина беременна?

– Наконец-то, мам. Тебе потребовалось слишком много времени, чтобы догадаться.

– Я сама говорила с Селиной, – радостно проговорила Джастин. – Похоже, она довольна. Джеймс с ума сходит по ней, и я уверена, что она будет хорошей женой.

– Как давно? – Мать выглядела не настолько уверенной, как Джастин.

Это и была самая худшая часть.

– Ей рожать через четыре месяца.

– Четыре месяца, – эхом отозвалась Оливия. – Я буду бабушкой через четыре месяца?

– Похоже на то.

Ее мать не проговорила ни слова следующие несколько минут, затем ее глаза заблестели, и Джастин поняла, что Оливия вот-вот заплачет.

– Мам, тебя так волнует, что ты станешь бабушкой?

Оливия покачала головой и промокнула глаза салфеткой:

– О нет… Я просто очень хотела бы, чтобы у сына хватило смелости рассказать мне все самому.

– Сейчас он ждет твоего звонка. – Джастин крепко прижала Оливию к себе, и они постояли минуту в тесном объятии. – Хочешь, я наберу номер?

– Пожалуйста, – кивнула Оливия.

Сесилия приехала на работу в пять – на час раньше того времени, когда начиналась ее смена. Но бар уже начинал заполняться людьми. Она опустилась на обитый тканью стул, надеясь, что ей представится возможность поговорить с отцом.

– Как дела, ребенок? – послышался с противоположной стороны стойки голос Бобби Меррика. – Может, чего-нибудь выпьешь?

Сесилия ненавидела, когда он начинал общаться с ней как с клиентом.

– Хорошо, может, чашечку кофе?

– Уверена, что не хочешь ничего покрепче?

– Абсолютно.

В определенных вещах ее отец так и не повзрослел – он продолжал одеваться и вести себя как подросток. У Бобби были седеющие волосы длиной до плеч, и его гардероб состоял из футболок бешеной окраски, которые он носил вместе с джинсами. Это не беспокоило Сесилию, но бывали времена, когда она нуждалась в зрелой поддержке отца. Этот вечер был именно таким случаем. Отец принес ей чашку остывшего черного кофе, подождал, не подойдут ли еще клиенты, а после вернулся и сел рядом с дочерью.

– Разговаривала с матерью недавно? – спросил Бобби. После развода Бобби – он настаивал, чтобы Сесилия называла его именно так, – уехал из Нью-Джерси и сначала поселился в Нью-Мехико, затем переехал в Аризону и постепенно добрался до севера штата Вашингтон.

– Она звонила в прошлые выходные.

– С ней все в порядке?

Насколько Сесилия знала, ее родители не разговаривали и даже не видели друг друга много лет, вплоть до прошлого мая, когда мать прилетела на свадьбу Сесилии. И вдруг Бобби спрашивает о ней.

– У нее все хорошо.

– Я рад слышать это, – ответил Бобби, наклоняясь на стойку. – Она изумительная женщина.

Если так, тогда почему он оставил их обеих? Сесилия не хотела начинать какой-либо спор. Бобби желал, чтобы люди любили и уживались друг с другом, как он частенько объяснял ей. Он не мог жить, если кто-то был расстроен из-за него, он даже ненавидел находиться там, где разворачивается ссора. Когда положение дел становилось для него слишком напряженным, Бобби просто переезжал.

Он спросил о бывшей жене, но не искал ее – не звонил и не писал все эти годы. И для него такое поведение имело смысл. Бобби не хотел слышать ни о каких трудностях или разочарованиях, особенно когда их причиной был он сам. Когда умерла Элисон Мари, Бобби оставался в стороне – эмоционально и физически. Он не мог дать Сесилии ту поддержку, в которой она так сильно нуждалась, – в нем просто не было этого умения. Сесилии потребовалось некоторое время, чтобы прийти к этому осознанию. Она могла злиться на него, вероятно, и была зла, но это не принесло бы ничего хорошего. Бобби есть Бобби, и Сесилии надо было либо принять его таким, либо жить без отца, хотя Бобби и не очень хорошо справлялся с этой ролью.

– Сегодня я была в колледже.

– Да?

– Да, я записалась в класс по алгебре и англий скому. Это был начальный курс, самая основа, но ей же надо было с чего-то начинать. В первый раз за очень долгое время Сесилия смотрела в будущее, а не зацикливалась на прошлом.

– Алгебра?

– У меня и раньше были хорошие отношения с цифрами.

Сесилия всегда наслаждалась математикой и очень хорошо справлялась с ней в школе. Ей нравилось чувство строгой гармонии, которое ей давали расчеты. Все ставало на свои места, и у проблем появлялись решения. Вероятно, алгебра будила ее лучшие качества.