— Боже мой, боже мой… — повторяла я. Рыдания перешли втихий вой, а потом в тяжкие вздохи. — Дура несчастная, — сказала ясамой себе минут через двадцать, — была дурой, дурой и помрешь…

Я завела машину, с тоской взглянула на зеленый дворик ипоехала к себе.

«Может, мне утопиться? — подумала я очень серьезно,проезжая мост. — Или съесть упаковку таблеток… Пользы от меня человечествуникакой, и сама себе я давно в тягость… Мелкое художественное дарование…»

— Твои идиотские картины никому не нужны! — громкозаявила я, начиная наслаждаться самобичеванием. — Что ты о себевоображаешь? Все, что ты делаешь, ужасная дрянь… а ты сама — никчемная, глупаяи совершенно не приспособленная к жизни. С твоим характером надо быть нехудожницей, а сиделкой при безнадежно больном дядюшке… Впрочем, и там бы тыничего не высидела… Господи, как я себя ненавижу…

Я въехала в свой район. Многоэтажки, серые, унылые, двачахлых деревца на сто квадратных метров, лето им не пережить… Надеюсь, мнетоже… Как бы половчее прекратить затянувшуюся нелепость под названием «мояжизнь». Но и на это меня, разумеется, не хватит. Я могу тешить себя мыслями осамоубийстве, не больше. Я труслива, беспомощна и ни на что не годна.

Я въехала во двор и бросила машину на площадке возлеподъезда. Черт с ней, пусть угоняют, бьют стекла или снимают колеса! Чем хуже,тем лучше. Я вошла в подъезд. Лифт, конечно, не работал. И в самом деле, зачемему? Я стала подниматься по лестнице и заревела, тихо и горько. Квартирасмотрела волком, я ее не любила, и она меня тоже. Лето, восемь вечера, а уженужно включать свет: темно и неприютно. Не двор, а колодец… Я потянулась ктелефону. На счастье, Лариса была дома. Пока я думала, как половчее ей всеобъяснить, она спросила:

— Когда переезжаешь?

— Никогда, — ответила я.

— Почему? Вроде бы все оформили? Сорвалось?

— Лариса, кажется, Андрей меня обманул. Квартирупродали месяц назад, совершенно другим людям и… — Я опять заревела.

— Бог мой… Сашка, не плачь… придумаем что-нибудь… —Голос подруги звучал неубедительно. Лариска — недотепа вроде меня, и ничегопутного мы придумать не сможем.

— Где ты подцепила этого Андрея? — вздохнув,спросила я.

— Я ж тебе рассказывала, на вечеринке у Пашки Губанова,обмывали выход в свет альманаха, там подборка его стихов.

— Про альманах я знаю, — вздохнула я. — Он уменя на полке лежит, и я давно его прочитала.

— Ну… и Андрей там был. Нормальный парень… Он повезменя домой… я ведь рассказывала?

— Рассказывала.

— Я между делом сказала ему, что подруга ищет квартирув старом городе, она художница и новые районы ей просто отвратительны. Она тамни жить, ни работать не может. А он заявил, что как раз занимается продажейквартир. Вот я вас и познакомила. Надеюсь, ты не думаешь, что я…

— Не думаю, если бы ты что и затеяла, все бы у тебявышло наоборот и наперекосяк.

— Может, ты зря расстроилась? Может, есть какое-тообъяснение?

— Конечно. Объяснение есть: я законченная дура. Отдаладеньги незнакомому человеку, взамен получила расписку от какого-то Теплова,которого в природе скорее всего вовсе не существует.

— Позвони Андрею. А хочешь, я позвоню?

— Не хочу. Жулик твой Андрей. — Я вздохнула.

— Сашка, тебе надо в милицию, и вообще… Ты заняла кучуденег, надеясь, что старую квартиру продашь и расплатишься. А теперь что, а?

— Не знаю. Скорее всего квартиру все-таки придетсяпродать. Если повезет, смогу купить «малосемейку» или комнату…

— Может…

— Ладно, позвоню твоему Андрею, — сказала я иповесила трубку.

Андрея дома не оказалось. Я прошла на кухню и попыталасьприготовить себе ужин, все валилось из рук, и я опять разревелась. Завтра жепойду в милицию и… и что? Андрей скажет, что в глаза меня не видел, а распискуот какого-то никому не ведомого Теплова можно смело выбросить. В милициипосоветуют впредь не быть столь доверчивой, а свои деньги я вряд ли получуназад. Тут я заревела еще отчаяннее, потому что вспомнила: через три месяцанеобходимо вернуть долг — пять тысяч долларов. Где я их возьму, не продаваяквартиры, в ум не шло.

— Ну и ладно, — сказала я, вытирая горькие слезы,и еще раз повторила:

— Ну и ладно.

Ужинать не хотелось, с трудом проглотив пару ложек салата, явернулась в комнату и села в кресло. Закрыла глаза, дыша глубоко и повозможности ровно. Потом поднялась и пошла к кульману, где были мои рисунки.

— Хватит ныть, давай работать, — напомнила ясебе. — Только попусту теряешь время. — «Если бы ты знала время также хорошо, как я, — ехидно проронил Болванщик, — ты бы этого несказала. Его не потеряешь! Не на такого напали!» Я усмехнулась и взялакарандаш.

Телефонный звонок вернул меня к действительности: МартовскийЗаяц ухмылялся с кульмана, но меня обступали стены ненавистной квартиры, а заокном раскинулся мир, в котором мне никак не находилось места. Я досадливопосмотрела на телефон и сняла трубку.

— Ты звонила? — спросила Лариса.

— Что? — не сразу поняла я.

— Ты звонила Андрею?

— Нет еще. То есть я звонила, но его, видимо, не былодома, или он просто не снял трубку…

— Надо было позвонить еще. Звонить и звонить… Ты меняслышишь?

— Конечно, я тебя слышу. Я позвоню.

— Боже мой, ты хоть понимаешь, что можешь оказаться наулице?

— Я понимаю, и я сейчас позвоню.

— Хочешь, вместе к нему съездим, поговорим, а?

— Не знаю, может быть.

— Ладно. Звони ему. Вдруг повезет… Мне действительноповезло, в том смысле, что Андрей был дома, в остальном везеньем и не пахло.

— Андрей? — робко начала я. — Это Саша.

— А, — пропел он и вроде бы даже хохотнул. —Как дела?

— Плохо. Андрей, я сегодня ездила на квартиру, которуюкупила с твоей помощью. Оказывается, ее уже купили раньше меня какие-то люди…

— Бывает, — равнодушно перебил он.

— Что бывает? — растерялась я.

— Ну, бывает, что кто-то купит раньше…

— Андрей, я не вижу во всем этом ничего забавного. Язаплатила деньги и…